Вирус турбулентности. Сборник рассказов

– Котик, просыпайся, просыпайся, солнышко, слышишь, просыпайся…– уговаривала его и себя. Остывающий ком в груди леденел. И Она торопилась, стараясь успеть стереть следы будущего и прошлого с его лица. Словами и руками лепила, укрепляла, заговаривая, в обряде заботясь лишь о целостности действа, пока последним выдохом и словом не догорела, не рухнула несущая свая моста за спиной. Отступать было некуда.

– Просыпайся, котик, – начала она заново; но голос звучал ровно и руки лодочками на отмели лежали на коленях.

Безмятежно проспавший пожары и отливы, Стас, не открывая глаз, крепко, но бережно притянул её к себе. Вспомнить зачем она уже не смогла. Поцеловала в лоб, как стирают память и провожают в неизвестность, и шагнула:

– К тебе пришли.

Он всё не открывал глаз и крепче притягивал её.

– Тебя мама в детстве водила к этому…, ну который там уши смотрит, нос?..

– Ну…,– протянул он по-кошачьи, спуская руку по поясу её халата.

Она, автоматически отводившая за запястья его руки, сжала их крепче:

– К нам Света пришла.

Руки остановились, но она не выпустила их. Внутри наглухо запаянного панциря стылой, шершавой, обжигающей кровью умывалось всё существо. А глаза запоминали покадрово, как заострился его профиль, губы стали бесцветными и плоскими; вытянулись в полоску. Профессиональным движением, как наручники, он снял её пальцы и, открыв глаза, резко сел. Ей хотелось обхватить его, закрыть собой, спрятать. Но она, обернувшись, лишь провела по чужой уже спине вдоль позвоночника и, остановив руку в волосах, четко пропечатала:

– Всё будет хорошо.

Пропечатала, запомнила и подвела жирной чертой:

– Всё будет хорошо.

Позже Она всегда останавливала неверную память в этом месте, снова и снова подчёркивая и обводя: всё будет хорошо. Тогда она знала это точно; так точно, что, включив свет, спокойно застелила постель, поправила вещи на стуле; не взглянув, как он одевается, подняла по дороге большое перо с коврика, но на пороге с усилием обернулась… Стас стоял спиной к окну и смотрел на неё. Горячая волна стыда и боли подхлестнула адовый пожар внутри: как она могла усомниться? В чём …? В нем. В себе…

И слова, запрещённые инстинктом самосохранения на эту жизнь, закапали крупными бусинами с разорванной нитки, посыпались, раскатились, подскакивая. Так, как нельзя; так, как никогда не надо – глаза в глаза, сквозь плоть, в глубину, отдавая всё, что есть за душой, своё и чужое, попутное и припрятанное на чёрный день:

– Я люблю тебя…

Это было нужно ему. Это было всё, что она могла дать. Это было всё, что у неё осталось. Это было всё.

Она открыла дверь и вышла в коридор. Света так и стояла у вешалки, даже не переложив варежки в другую руку.

– Заходи, – широкий приглашающий жест разом собрал рассыпавшуюся было игру. Но Стас уже выходил из-за её плеча.

Он подошёл к жене, поцеловал её; из-за его спины поняла лишь «Что-то случилось?.. Ну что ты…» и дальше не смогла разобрать. Он обул ботинки, накинул куртку:

– Пока, мы пойдём.

–Ну, давайте, счастливо, – услышала Она свой голос и закрыла за ними дверь.

…Часы в комнате показывали пять, а она так и не решила: сварить ли кофе или заказать ланч.

– – – – -

Weekend

– Тормозни у киосков.

Машина лихо крутанулась. Андрей, прихватив барсетку, нагнулся с бордюра:

– Заказы будут?

– Сигарет возьми.

– Ладушки.

Яна, скинув туфли, с удовольствием вытянула ноги по сиденью.

– Прибавь песенку.

– Сколько можно. Одно и то же, – Макс, убавив магнитофон, откинул спинку кресла. Яна убрала ноги.

– Шикарные колготки, – проведя ладонью по шёлковой длине, обхватил узкую лодыжку:

– Поехали со мной.

– Не начинай, – она сняла его руку и, вздохнув, сунула ноги в ненавистные туфли.

– Зачем он тебе? – Макс неопределённо мотнул головой в сторону бегущих огней.

– Ночью все кошки серы.

– Так уж все?

– Все чужие.

– А я буду твоей, – лёгкие пальцы прошли по коленке.

– Вроде не пил. Моя дома живёт.

– Зачем тебе ещё?

– Завидно?

– Было бы чему.

– Чего заводишься? Проблемы? – она наклонилась, чтобы видеть его глаза.

– Это у тебя проблемы.

– Спасибо, ты настоящий друг, но это оставь мне.

– Поехали. До утра и обсудим.

– Не получится. А завтра позвоню. Дело есть. Важное.

– Эгоистка.

– От такого слышу. Слушай, подними спинку – у меня ноги устали. Отмахали километров десять.

– Романтика-а-а… – Макс подтянул кресло.

– Не язви. Красиво. Речка. Руки в водичке подержали. На лес посмотрели… Если б ты не подхватил, наверно, не дошла б.

– А ты говоришь… Я всегда знаю, где соломки подстелить.

– Ты у нас, Максимов, умница, – она погладила его по голове.

– Спасибом не отделаешься.

– Проси!

– Ночь любви.

– Да ну тебя.

– Ян, я серьёзно. Поедем. Я сегодня один. На что тебе эти мечтатели? Кстати, куда он

 делся? – Андрей пропал из поля зрения. – Тебе не надоело? Каждый раз одно и то же.

 Ему же в детский сад ходить.

– Он не повторяется. А тебе не надо в это вникать.

– Это почему?

– Объяснить?

– Как хочешь.

– Ладно, давай, чтоб не возвращаться.

– А не пожалеешь?

– Не знаю… Умный ты парень, а таких вещей не улавливаешь.

– Каких?

– Я тебя и так люблю, не надо всё портить.

– Чем?

– Ты серьёзно? Не понимаешь?

– Смотря что.