Читаем Владимир Шаров: по ту сторону истории полностью

В сравнении с другими постсоветскими авторами, Шарову свойственно необычно острое чувство рода – исторической наследственности, передающейся от предков к потомкам через многие поколения преемства, которое соединяет биологические факторы с культурными. В российских условиях сила родовой преемственности тем более поразительна потому, что исключает материальные формы наследства. Рассказчик романа «След в след» – воронежский философ, занимающийся историей русской религиозной мысли – восстанавливает генеалогию рода, который закончился со смертью его приемного отца, оставившего ему московскую квартиру и личный архив. Дополняя эти бумаги многолетними занятиями устной историей – планомерным сбором интервью с родственниками и свидетелями, – рассказчик восстанавливает длинную историю рода от его богатыря-основателя, кавалера двух солдатских Георгиев и религиозного искателя, до правнука-зэка, который в тюрьме стал главой подпольной партии эсеров, но в конце концов покончил с собой в сумасшедшем доме. Одновременно с выразительной преемственностью это и печальная история вырождения. Дегенерации рода соответствует дегенерация текста: начавшись стройно и даже бравурно, как архивное открытие, чреватое жизнеописанием нового героя, история его потомков кончается случайной коллекцией сплетен и видений.

Согласно философской традиции, историзм стремится понять текущее состояние мира как результат его развития в прошлом. Далее, историзм отрицает другие способы познания настоящего – например, понятие свободной воли, которая формирует настоящее, не будучи предопределена прошлым. У магической и рациональной версий историзма есть нечто общее: вера в объяснительную силу прошлого. В видениях Шарова прошлое предстает не просто как «другая страна», но как страна экзотическая и неисследованная, в ней все еще кроются чудесные альтернативы. В романе Шарова «Репетиции» рассказчик – сибирский историк, который в 1965 году пишет кандидатскую диссертацию о расколе в русской церкви. Старший друг рассказчика, выживший в ГУЛАГе, передает ему рукопись XVII века, написанную основателем таинственной русской секты. Этим автором оказывается француз, владелец театральной труппы Жак де Сертан. Захваченный русскими войсками в плен в Ливонии, де Сертан попал ко двору царя Алексея Михайловича и стал приближенным патриарха Никона. Свои путешествия и жизнь в России он описал на бретонском языке. Рассказчик «Репетиций» переводит и комментирует рассказ де Сертана. Тот провел бóльшую часть своей русской жизни в Новом Иерусалиме – копии Святой Земли, которую Никон построил себе недалеко от Москвы. Переименовав все реки и деревни вокруг своей резиденции в честь палестинских прототипов, в 1658 году он начал строительство Воскресенского собора, который был задуман как полномасштабная копия иерусалимского храма Гроба Господня. В советский период монастырь был превращен в лагерь, но сохранил название Новый Иерусалим. В этом лагере несколько месяцев после ареста провел Александр Солженицын. В 1994 году монастырь был вновь открыт, и с тех пор множество паломников и туристов посетило Новый Иерусалим на берегах Истры, место памяти Никона и Солженицына.

История Нового Иерусалима основана на достоверных фактах, но рассказчик выходит за их пределы. Из романа мы узнаем, что Никон не только создал свой монастырь как модель Святой Земли, но еще и попросил де Сертана поставить в нем реконструкцию страстей Христовых. В этой мистерии следовало показать в лицах все, что описано в четырех Евангелиях и нескольких апокрифах. Местные крестьяне играли всех действующих лиц страстей Христовых, кроме самого Христа. Его роль не досталась никому: предполагалось, что он явится во время самого спектакля, осуществив Второе пришествие. Но Никон впадает в немилость у царя (что действительно случилось в 1666 году), и сотни участников крамольных репетиций отправляются в сибирскую ссылку. Де Сертан умирает в дороге, но актеры остаются верны его учению. Они образуют сектантскую общину и продолжают репетиции в надежде на пришествие Христа. Теперь среди сибирских болот они репетируют свою мистерию, занимаясь ею, как литургией, поколение за поколением. Но вот происходит неожиданное: те, кто играют христиан, ссорятся с теми, кому достались роли иудеев. Конфликт разгорается, и первые начинают уничтожать вторых. К тому времени в деревне как раз появился советский лагерь; «апостолы» становятся его комендантами и продолжают репетиции, представляя их как форму атеистической пропаганды. В местном холокосте выживает мальчик-еврей, которому досталась рукопись де Сертана. Он и передал ее рассказчику.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги