Владимир Шаров: по ту сторону истории

Но у политической теологии Шарова есть и иное содержание, которое обличает репрессивный аппарат российского сверхгосударства и потому уравновешивает имперские мечтания. Роман «Воскрешение Лазаря» написан от первого лица; он в деталях передает мечту героя и автора о физическом воскрешении отца. Готовясь к воскрешению на кладбище, рассказчик заимствует технологии из трудов московского философа Николая Федорова. Эта задача заставляет его обратиться к архивам; читая документы раннесоветской истории, рассказчик придумывает ее новую интерпретацию. По его версии, большевистская революция и советское строительство осуществляли проект массового воскрешения под руководством чекистов, которые были последовательными, хоть и тайными сторонниками Федорова. Гипотеза Шарова о влиянии учения Федорова на большевиков опередила исследования историков-профессионалов; но он придал этой связи особенный характер. Влияние Федорова на русскую мысль было, писал он в эссе, соразмерно влиянию Лютера на западную мысль: Федоров «вернул русской истории безграничное чувство правоты»118

, подготовив этим пришествие большевиков. В романе о Лазаре эта мысль развивается в иронических деталях. Поскольку дело воскрешения требует, чтоб от покойника остался обширный след в виде архивов или воспоминаний, преимущество получают те, кто во время своей жизни пользовался вниманием и влиянием, располагал властью. Мир несправедлив не тем, «что один богаче, а другой бедней, это ерунда; беда, что в нем выживает лишь зло… Проще говоря, выживают только палачи, только они оставляют потомство, даже память о жертвах – и та остается только палаческой». Изменить эту ситуацию моглa бы самa ЧК: прежде чем убивать очередную жертву, палач должен узнать всю ее подноготную, убедившись в том, что подследственный не скрыл и самой малости; это все остается в архивах и, когда созреют технологии, будет использовано для воскрешения. Так, согласно изобретательному герою Шарова, и развивается профессиональное мастерство чекистов-федоровцев. Когда палачи начнут восстанавливать тела своих жертв, тогда состоится «великий акт прощения и примирения: палачи и так при жизни наследуют своим жертвам, присваивают их имущество, жен, славу, а теперь оказывается, что единственно для того, чтобы убиенные не погибли окончательно, наоборот, могли жить вечно. То есть любовь палача к жертве есть высшая, наиболее чистая и бескорыстная любовь». Нищий фантазер претендует на полную реформу власти: «Если мой проект коллегией ОГПУ будет одобрен, сказал я, „органы“ сделаются самым важным государственным институтом. Функции их изменятся диаметрально: из органов смерти они станут органами жизни, причем жизни вечной, может быть, именно в этом и великий смысл революции»119

. Отчасти так и происходит: чекист завладевает квартирой и женой этого героя, а потом устраивает новую революцию, с тем чтобы начать наконец дело воскрешения. Но первым воскрешенным Лазарем стал Каганович, один из палачей; до жертв дело опять не доходит120

.

Заключение

Профессиональный историк Смутного времени и опричного террора, Шаров стал лидером художественного и интеллектуального движения, занятого переосмыслением русской революции и большевистского террора. К нему присоединились многие писатели и историки: Владимир Сорокин и Дмитрий Быков, с одной стороны, Юрий Слезкин и автор этих строк, с другой стороны. Шаров так писал о предпринятой им ревизии, которая будет продолжаться поколениями: «Та история, которую я застал, не была историей людей. Это была история гектаров, урожаев, финансовых потоков… для меня совершенно чужая… Я пытаюсь понять, что такое революция… чем люди руководствовались, когда ее задумывали и совершали, когда мечтали о прекрасном и шли на чудовищные преступления ради нее»121.