Владимир Шаров: по ту сторону истории

Учение Федорова, снова вернув русской истории безграничное чувство правоты, сыграло в ней не меньшую роль, чем Лютер и Цвингли в западноевропейской. С Федоровым кончилось и безнадежное, изнуряющее до последней степени ожидание, кончились никогда не сбывающиеся надежды. Он дал один из тех гениальных ответов, в которых удалось совместить Бога и земную человеческую жизнь, и это высвободило море энергии, породило невероятный подъем, которым страна жила и питалась еще почти столетие. Федоров – волшебный ключик, с помощью которого можно понять и ту жизнь, которую Россия уже прожила, и ту судьбу, что предстояла ей дальше146.

Идущее от него [Филофея] русское понимание сути жизни в XX веке было не просто так же незыблемо, наоборот, обновлено, на равных усилено учением Федорова, его словами, что святой народ, вновь сделавшись заодно, сможет без помощи Христа спасти весь человеческий род, – и коммунизмом, с его идеей всемирного пролетарского государства и построения рая на земле147.

Надо сказать, что Николай Федоров перестроил всю русскую эсхатологию в крайне оптимистическом духе. Если вкратце, то он сказал, что, подчинив русской короне земной шар, человек сам и уже сегодня, сейчас может разрушить тот насквозь греховный мир, в котором он живет, и построить на земле рай. Больше того, он может, и тоже сам, не дожидаясь Спасителя, начать воскрешение всех, когда-либо живших на земле людей. То есть не обязательны ни антихрист, ни Страшный суд, ни Второе пришествие («Отказ от детей…», 669).

Однако при этом «До и во время» изображает Федорова настолько иронически, что последователи этого философа жгли чучело Шарова перед окном его квартиры, чтобы выразить свое возмущение. Именно федоровское обещание воскресить всех мертвых становится в этом романе главным оправданием сталинского террора, то есть, иными словами, Сталин, развязывая массовые репрессии, опирается на Федорова:

Она [де Сталь] уже отчаялась убедить его [Сталина], что репрессии, массовые репрессии абсолютно необходимы народу, что без них никак нельзя, когда вдруг – это было 1 Мая 1929 года, праздник, – нашла слова, которым он поверил. В тот день она сказала ему, что смерть, которой умрут люди, убитые по его приказу, – не настоящая, это как бы смерть понарошку, смерть как в сказке; настанет коммунизм, настанет время, когда погибшие ни для чего не будут помехой, и тогда, как и говорил ее учитель Федоров, все они будут возвращены, воскрешены, все восстанут из пепла148.

Отметим также, что уже в первом романе, «След в след», возникает, чтобы затем вернуться в поздних романах, объяснение пыток и подробнейших допросов жертв террора необходимостью впоследствии восстановить их личности по сохраненным архивам НКВД.

3. Террор и насилие как Спасение