Владимир Шаров: по ту сторону истории

Однако еще до «Царства Агамемнона» этот мотив получает разностороннюю, и нередко саркастическую, разработку в романе «Воскрешение Лазаря». Типичные для Шарова столкновения советского бюрократического стиля с религиозным дискурсом возникают здесь особенно часто: «Наверху, – начальник областного НКВД указывал пальцем на небо, – принято принципиальное решение: признать наш суд „Страшным Судом“ и, соответственно, без изъятия зачесть арестованным страдания, которые они приняли из наших рук. Больше они страдать не будут, ад для них кончился навсегда, пришло время воскресения, время вечной жизни»159. Эту же мысль развивает один из главных героев романа – Николай Кульбарсов, проповедник и мыслитель:

Посмотри на бумагу – не буквы, прямо набросок трех ликов. Кого на улице ни спроси – ОСО и есть наш официальный Страшный Суд. Удивляться, между прочим, нечего – коли человек сам воскрешает, он сам и судит. Разным западным судам наше Особое совещание не чета, ОСО суд настоящий, духовный. Западный судит за конкретные дела, за поступки, и опять же пресловутая презумпция невиновности. Но ведь Бог судил нас и за грешные мысли, и за грешные намерения, так же ОСО судит Бога и человека. По-моему – справедливо160.

Здесь же пытки и допросы предстают как средство для воскрешения мертвых:

…следствие должно идти предельно жестко, чтобы быть уверенным, что арестованный не скрыл ничего, до дна выложил свои тайны и страхи, привязанности и обиды, вкусы и привычки, словом, все. С первого дня, когда ты себя помнишь, важна каждая мелочь. А дальше настает срок, и человеческий род наконец поворачивает обратно; деторождение прекращается, и сыновья, как и предвидел Федоров, начинают восстанавливать своих отцов, восстанавливают отцов и дети палачей…161.

…Поймите, – продолжал чекист, – мы убивали только тех, кто, быть может и не сознавая, мешал сегодняшнему дню, мешал основной, центральной задаче, поставленной перед нами партией, – воскрешению всех когда-либо живших на земле людей…162.

Если мой проект коллегией ОГПУ будет одобрен, сказал я, «органы» сделаются самым важным государственным институтом. Функции их изменятся диаметрально: из органов смерти они станут органами жизни, причем жизни вечной, может быть, именно в этом и великий смысл революции163

.

Эта программа полностью осуществляется в финале «Воскрешения», когда сначала расстрелянный, а потом неизвестным образом воскрешенный (и, вероятно, размноженный) Лазарь Каганович триумфально едет по стране на поезде, чем окончательно подтверждает правоту коммунизма: «Страна в самом деле была едина как никогда, как ни до, ни после. Не было ни врагов, ни оппозиции, даже не было просто недовольных»164.

5. Народ и посредники между народом и Богом

Милленаристский нарратив у Шарова неполон без фигуры корифея – посредника между Богом и народом, способного артикулировать волю Бога и чувствующего ответственность за единство народа. Таковы Сертан в «Репетициях», м-м де Сталь в «До и во время», братья Кульбарсовы в «Воскрешении», сначала Гоголь, а затем «кормчий» Капралов в «Возвращении в Египет». Парадигматическими, конечно, являются концертмейстер Лептагов и его хор в романе «Мне ли не пожалеть…» – они определяют политику революционной власти, которая приводит к альтернативным результатам вроде покаяния партии перед народом в 1937 году.