Владимир Шаров: по ту сторону истории

В романе приводится несколько причин, объясняющих, каким образом Кочин пришел к этому способу письма:

Началось это, кажется, во время войны, когда стекла, чтобы они при бомбежке не вылетели, заклеивали крест-накрест бумажными лентами. Кочин тогда разрешил сестре изрезать несколько страниц романа и стал утверждать, что его писания не дают миру разрушиться и распасться на части. Еще он говорил, что так теплее, его роман греет их с сестрой и не дает замерзнуть; что роман должен прокалиться на солнце; что он должен быть прозрачен, и, раз в комнате все время горит электричество, до конца работы еще далеко (ДВВ 58).

Подходя к этому отрывку как к аллегории художественного творчества, мы найдем здесь три взаимосвязанных объяснения столь эксцентричного способа письма. Во-первых, защитная и потенциально искупительная роль литературы соответствует задаче самого рассказчика как создателя поминальных списков. Во-вторых, такой творческий метод акцентирует способность литературы сохранять человеческое тепло во времена социального отчуждения или исторических потрясений (напомним, что действие романа происходит в начале брежневского периода, а написан он был в самом конце советской эры, когда литературная культура андеграунда, к которой принадлежал и сам Шаров, выходила из подполья на свежий, бодрящий воздух). В-третьих, целью этого метода становится многотрудное движение к ясности, даже «прозрачности» видения.

Подобная «прозрачность» требует труда как от автора, так и от читателя, и возникающая в результате «затрудненная форма» (В. Шкловский) предстает в последующих абзацах, которые можно понять как структурную метафору романов самого Шарова. Когда Алеша в последний раз навещает прикованного к постели и неизлечимо больного Кочина, тот просит его «прочитать» схему в соответствии с последними указаниями: «Дело было нелегкое. Его мысль была зашифрована в стрелках и цифрах, и, чтобы уследить за ее ходом, требовались весьма замысловатые телодвижения; впрочем, он мне все время помогал, интенсивно жестикулируя и давая указания: вверх-вниз, налево-направо, в угол и т. д. Хуже было другое: многие листки выцвели, почти везде они были наклеены в два-три слоя, буквы просвечивали друг через друга, строчки налагались, и я ежеминутно путался» (ДВВ 59). Однако тексты Кочина, которые Алеша сумел сохранить и теперь открывает читателю, демонстрируют ясность и полноту жизни, а также несколько инфантильный юмор, напоминающий то Даниила Хармса, то Сашу Соколова. На самом деле – это стихотворения в прозе, точнее, здесь использованы ранее опубликованные стихи самого Шарова, который таким образом возвращает нас к истокам своего творчества291

. Некоторые из этих стихотворений действительно могут быть истолкованы как метафоры взаимозависимости противоположностей в качестве общей основы творчества Шарова. Например: «Глубокое лесное озеро. Дно завалено упавшими деревьями. Среди веток медленно ходят рыбы. Между собой деревья зовут их птицами» (ДВВ 62).

***