– Я бы у вас попросила только одного, – прошептала она. – Не денег… но в будущем мне понадобится утешение. Не часто, только тогда, когда все будет идти слишком плохо.
– Я буду рядом, как только понадоблюсь вам, Сантэн. Обещаю. Вам стоит только позвать.
– О, Блэйн… – Она повернулась к нему. – Если бы только…
– Да, Сантэн, если бы только. – И он заключил ее в объятия.
Они не испытывали стыда или страха, лишь ощущали ужасную угрозу краха и нищеты, нависшую над Сантэн, хотя эта угроза словно ослабевала, когда Блэйн прижимал ее к себе.
– Я бы даже не возражала снова стать бедной, если бы только вы были рядом всегда, – прошептала Сантэн.
Блэйн не смог ответить. В отчаянии он наклонил голову и накрыл ее губы своими.
Португальский священник-врач в миссии Куангара отнял руку Лотару де ла Рею на два дюйма ниже локтя. Он оперировал при ярком белом свете керосиновой лампы «Петромакс», а Сантэн стояла рядом, потея в хирургической маске, отвечая на просьбы доктора по-французски и пытаясь не застыть от ужаса при звуке скрипа пилы по кости и удушающей вони хлороформа и гангрены, наполнявших хижину-мазанку с соломенной крышей, которая служила операционной. Когда все закончилось, она выскользнула в примитивную уборную, и ее вырвало от отвращения и жалости. Позже, оставшись одна в хижине, предоставленной ей, под призрачно колеблющейся москитной сеткой, она все еще ощущала запахи в глубине горла. Вонь гангрены как будто впиталась в ее кожу, застряла в волосах. Она молилась о том, чтобы никогда больше не ощутить этого запаха, никогда больше не пережить такого часа, наблюдая, как мучают мужчину, которого она некогда любила, как его превращают в калеку у нее на глазах.
Молитва оказалась тщетной, потому что около полудня следующего дня врач миссии с сожалением пробормотал:
– Désolé, mais j’ai manqué l’infection. Il faut couper encore une fois. – Мне жаль, но я упустил инфекцию. Придется резать снова.
Второй раз показался ей даже хуже первого, поскольку Сантэн уже знала, чего ожидать. Ей пришлось впиться ногтями в собственные ладони, чтобы не потерять сознание, когда священник-врач опустил блестящую серебряную пилу на кость Лотара всего в нескольких дюймах ниже плечевого сустава. А потом Лотар три дня лежал без сознания, как будто уже готовясь пересечь границу между жизнью и смертью.
– Не могу сказать. – Священник пожал плечами в ответ на мольбу Сантэн об утешении. – Все теперь зависит от воли Божьей.
Потом, вечером третьего дня, когда Сантэн вошла в хижину, где лежал Лотар, его сапфирово-желтые глаза повернулись к ней в провалившихся темных глазницах, и она увидела, как в них на миг вспыхнуло узнавание – перед тем как Лотар опустил ресницы.
Однако миновало еще два дня, прежде чем священник позволил войти в хижину Блэйну Малкомсу. Блэйн официально объявил Лотару, что он арестован.
– Мой сержант будет находиться при вас, пока отец Поль не разрешит вас забрать. После этого вас переправят вниз по реке на лодке к пограничному посту в Рунту под строгой охраной, а оттуда уже по дороге в Виндхук, где вы предстанете перед судом.
Лотар лежал, прислонившись к подушке, бледный и худой как скелет. Обрубок его руки, обмотанный бинтами с желтыми пятнами йода, походил на крыло пингвина. Он без выражения посмотрел на Блэйна.
– Теперь, де ла Рей, вам и говорить не приходится о том, что вам очень повезет, если вы избежите виселицы. Но вы можете добиться некоторой снисходительности, если скажете нам, где вы спрятали алмазы или что вы с ними сделали.
Блэйн ждал почти минуту, и ему трудно было скрыть гнев, порожденный бесстрастным взглядом желтых глаз.
– Вы понимаете, что я пытаюсь вам помочь, де ла Рей? – заговорил наконец Блэйн.
Но Лотар просто повернул голову и уставился в окно хижины, в сторону берега реки.
– Думаю, вы знаете, что я администратор этих территорий. У меня есть полномочия пересмотреть приговор; моя рекомендация проявить снисходительность почти наверняка будет принята министром юстиции. Не будьте глупцом, де ла Рей! Верните нам алмазы. Вам они не понадобятся там, куда вы отправляетесь, а я взамен гарантирую вам жизнь.
Лотар закрыл глаза.
– Очень хорошо, де ла Рей. Мы друг друга поняли. Не ожидайте от меня милосердия.
Он позвал сержанта Хансмайера:
– Сержант, этот пленник не имеет привилегий, никаких. Он останется под охраной день и ночь, двадцать четыре часа в сутки, пока вы не передадите его соответствующим властям в Виндхуке. Вы лично отвечаете за него передо мной. Вам понятно?
– Да, сэр. – Хансмайер вытянулся по стойке смирно.
– Присматривайте за ним, Хансмайер. Он мне нужен. Очень нужен.
Блэйн быстро вышел из хижины, туда, где под открытым с боков соломенным навесом сидела Сантэн. Он опустился на походный складной стул рядом с ней и закурил сигару. Вдохнув дым, он на мгновение задержал его, потом с силой, гневно выдохнул.