Внешнеполитическая программа А. Л. Ордина-Нащокина и попытки ее осуществления

Еще раньше, 16 декабря, с грамотой к хану Адиль-Гирею был отправлен из Москвы толмач Федор Тонакаев. Грамота была ответом на новое обращение из Крыма. В октябре в Москву приехал новый крымский гонец Шемай с письмом от «ближнего человека» хана Ислам-аги к Алмазу Иванову[1016] (о переменах в руководстве Посольским приказом в Крыму, по-видимому, еще не знали). В письме снова повторялось предложение направить в Крым посла для заключения мирного договора. Так как это предложение показывало, что ханство стремится к заключению мира, в Москве, по-видимому, решили отложить ответ до завершения переговоров с великими послами Речи Посполитой. Это давало возможность вести их с более выгодной для русской стороны позиции. В декабре на руках у русских политиков был договор о военно-политическом союзе против «бусурман». К этому времени в Москву уже был доставлен полученный от коменданта Белой Церкви Я. Стахорского текст мирного договора, заключенного в Подгайцах гетманом Яном Собеским и калгой Крым-Гиреем

[1017]. Для А. Л. Ордина-Нащокина заключение договора было, несомненно, свидетельством того, что Крымское ханство начинает искать мира. Эти поиски мира, разумеется, должны были усилиться, когда хан узнает о заключении между Россией и Речью Посполитой не только мира, но и союза. Всё это позволяло уверенно держаться занятой ранее твердой позиции по отношению к ханству. В ответ на предложение, переданное с Ислам-агой, прислать в Крым доверенного человека царя для заключения мирного договора царь кратко и твердо отвечал, что его посланники уже выехали на Дон. Далее в грамоте говорилось, что царь и король заключили между собой союз и предлагают Адиль-Гирею «быти с обоими нами, великими государи, в опчей соседской дружбе, яко третьему другу и ближайшему суседу». Затем указывалось, что если всё же появятся «ссорные люди», то они встретятся и с русскими, и с польскими войсками и для этого «на Украине люди готовы есть». Если в этих словах можно найти выражение завуалированной угрозы, то далее хану прямо рекомендовалось «войска из войны поворотить без плену и без разорения и ото всех краев войну удержать». В заключение говорилось о том, что на Дон, вероятно, прибудут и послы Речи Посполитой[1018]

. Этот документ лучше, чем какие-либо другие свидетельства, показывает, как уверенно чувствовали себя московские политики сразу после заключения Московского договора.

Исследователи, занимавшиеся изучением дипломатической деятельности А. Л. Ордина-Нащокина, обнаружили очень интересный источник, который позволяет пролить свет на то, как руководитель русской внешней политики понимал содержание установлений Московского договора и какие планы он связывал с его осуществлением[1019]. Это заметки, сделанные А. Л. Ординым-Нащокиным на полях принадлежавшей ему копии Московского договора.

Анализ этихпометокпоказывает, что А. Л. Ордин-Нащокин рассматривал Московский договор как важное долговременное соглашение. Для закрепления наметившегося сотрудничества он был готов на уступки польско-литовской стороне в решении ряда спорных вопросов (в частности, он готов был согласиться на возвращение шляхты в ее имения, на отпуск в Речь Посполитую находившихся в России мещан)[1020].

Заметки позволяют судить о том, как А. Л. Ордин-Нащокин рассчитывал использовать Московский договор для решения внешнеполитических проблем. Прежде всего речь должна идти о политике по отношению к южным соседям – Крымскому ханству и Османской империи.

Договор, как уже отмечалось выше, в своей первой статье предусматривал в случае нападения южных соседей посылку обоими государствами военных сил на земли между Днепром и Днестром. Эти войска обоих государств должны были действовать не только против татар и османов, но и против «своевольных людей» – казаков, которых следовало «принудить к послушанию и отлучению от бусурман»[1021]. Таким образом, по общему смыслу этой части соглашения русские войска должны были содействовать защите земель Речи Посполитой от нападения татар и османов и подчинению населения Правобережной Украины властям этого государства. Несомненно, для представителей польско-литовской стороны именно в этом состоял главный смысл заключенного соглашения.