Внешнеполитическая программа А. Л. Ордина-Нащокина и попытки ее осуществления

Хотя Московский договор был соглашением, прежде всего, о военно-политическом союзе между Россией и Речью Посполитой против Османской империи и Крыма, А. Л. Ордин-Нащокин по-прежнему полагал, что заключение союза, скрепленное новыми обязательствами, заставит Османскую империю и Крым воздержаться от войны. Неслучайно целый ряд сюжетов наказа был посвящен тому, каковы должны быть условия мирных соглашений с этими государствами и какими способами добиться их заключения. Так, в договор с Османской империей следовало бы внести условие, чтобы султан «не вступался» в случае, если христианские государи станут давать отпор нападению крымских войск[1029]. Большое место в наказе было уделено вопросу о том, как обеспечить установление мирных отношений с Крымом. Оба государства общими усилиями должны добиться прекращения нападений на земли ханства донских и запорожских казаков

[1030]. В грамоте Алексея Михайловича Яну Казимиру также указывалось, что благодаря решениям сейма должно установиться «общее остереганье от Запорогов, что тамошние казаки зело неохотны с ханом и с ордами в миру быть»[1031]

. В наказе, совсем необычно для русских официальных документов, ярко рисовались картины благоденствия, которое наступит после заключения мира, – «тогда вместо кровавые войны от торговли богатство и пожитки на обе стороны людем будут, и учнут множитца люди торговые, а не воинские, и то будет меж государствы крепость непорушимая»[1032]. Эта торговля, более выгодная для всех, чем война, изменит и характер отношений Крыма с Доном и Запорожьем. Начнутся «торги великие» «не только в поселениях живущих, как на Дону, так и в Запорогах, но и в кочевных улусах лошадьми и всяким скотом… и познают великие прибыли к мирному здержанию»

[1033]. Так благодаря развитию взаимовыгодной торговли на всей территории Восточной Европы наступит долгожданный мир и процветание. Тот же рецепт следовало использовать и в сфере отношений с Османской империей. И здесь следует добиваться, чтобы «торговлям и промыслам… чтоб ни в чем забороны не было, и торги б, де, меж теми людьми и до Царегорода в проезде были не обидны»[1034]

. В этих высказываниях, непривычно страстных, отразились тайные мысли главы Посольского приказа о желательном устройстве мира, которые он пытался воплотить в своей практической деятельности, его убеждение, что всем можно показать и доказать, что нет ничего лучше, чем взаимовыгодная торговля.

Для достижения этих соглашений оба государства должны были действовать совместно. Посланники должны были добиваться, чтобы послам Речи Посполитой в Стамбуле дали указания действовать совместно с русскими дипломатами. Вместе с тем в посланной вслед за посланниками грамоте Алексея Михайловича содержалось предложение прислать своих представителей на Дон, где должны были начаться русско-крымские переговоры для заключения тройственного русско-польско-крымского соглашения[1035].

Вместе с тем из содержания наказа ясно следует, что мирные инициативы в Москве считали нужным подкрепить военными демонстрациями, которые заставят крымского хана пойти на заключение мира. Так, политикам в Варшаве следовало сообщить, что Яков Тим. Хитрово и генерал Филип фон Буковен посланы из Москвы на юг, «им же вручен Белгороцкой полк и, тот полк взяв, итить им к Запорогам». Одновременно послан приказ идти в Киев «всему Севскому полку». Одновременно к днепровским порогам должны были двинуться калмыцкие войска. В наказе выражалось убеждение, что с помощью всех этих мер «хану удержану быть… не побуждая великих ратей и войны»[1036]. Посланники также должны были сообщить о предполагаемом выезде в Киев самого царя. В наказе указывалось, что сообщение об этом «от хана крымского прелести будет к большому здержанью и лехкомысленные люди впрямь от хана отлучатца»[1037]. Эти соображения были основательными, но они были совершенно недостаточны для объяснения столь необычного решения, как поездка русского монарха в пограничную крепость, которую по условиям Андрусовского договора предстояло скоро передать полякам. К вопросу о мотивах этого необычного решения следует вернуться после рассмотрения всей совокупности данных о шагах, предпринятых русской властью на рубеже 1667/8 гг.