Внешнеполитическая программа А. Л. Ордина-Нащокина и попытки ее осуществления

В другой отписке он указывал, что нужно заключить с Речью Посполитой «вечный мир» и союз, «а безс того миру быти невозможно»[523]. Конкретных предложений об условиях мира А. Л. Ордин-Нащокин своему монарху не давал, но царь, как представляется, хорошо знал к этому времени повадки своего корреспондента, который специально подбирал сведения таким образом, чтобы склонить Алексея Михайловича принять определенное решение. В этих отписках царь не без оснований увидел замаскированное предложение пожертвовать «черкасскими городами» – теми землями Левобережной Украины, которые в XVI – нач. XVII в. не входили в состав Русского государства, ради заключения мира и союза.

Ответ царя, отправленный его советнику в тот же день 31 мая, был наиболее острым по форме из всех известных нам посланий царя данному лицу. Царь четко указывал ему, что он должен вести переговоры о заключении не «вечного мира», а перемирия, «по статьям», которые были посланы ему ранее. «А будет учнешь, – писал царь, – мимо сего государева указу, и та запись будет не в запись». Тем самым царь предельно ясно давал понять, что вопрос о «черкасских городах» не может быть предметом переговоров. Далее он очень резко давал понять, что сообщения о неуступчивости польских комиссаров на него не действуют: «А что пишеш клятвы и брани польских комисаров, и тебе б про то писать ко младенцем, и те тебя обесчестят за такое малодушие». А. Л. Ордин-Нащокин пользовался его доверием, но оказалось, что «не на Бога уповаеш, на свой великои, славной, переменной, непостоянной ум»[524]. В устах благочестивого царя это было крайней формой осуждения.

После заключения соглашения о прекращении военных действий насущной задачей для делегаций обеих сторон стало осуществление соглашения на практике, и определенные успехи здесь были достигнуты. Так, например, литовские войска отступили от Динабурга, поставленные ими шанцы были разрушены, а гарнизон получил возможность получать хлеб из Курляндии[525]

. Не обошлось дело и без определенных инцидентов с обеих сторон (комиссары жаловались на нападения донских казаков из Великих Лук), из которых наиболее заметным был набег полковника Чернавского в район Витебска[526]. И. В. Галактионов считал этот набег «военной провокацией», которую организовали власти Речи Посполитой, «чтобы укрепить положение своей делегации в Андрусове»

[527]. Это, однако, лишь предположение исследователя, которое представляется необоснованным, так как на данном этапе соблюдение соглашения было прежде всего в интересах польско-литовской стороны. Иное дело, что некоторые военачальники в пограничной полосе не желали этого понять, руководствуясь соображениями собственного престижа. Так, по словам пленного поручика из отряда Чернявского, полковник заявлял, что письма от комиссаров для него не авторитет, «а слушает он гетмана»[528]

. Инциденты эти удалось уладить. Более серьезное значение имели события под Гомелем, связанные с тем, что заключение соглашения оказалось в противоречии с важными политическими планами гетмана И. М. Брюховецкого. За действ иями Брюховецкого последний исследователь переговоров в Андрусове И. В. Галактионов склонен был видеть стремление влиятельных сторонников войны в Москве добиться срыва мирных переговоров[529]. Однако знакомство с источниками не позволяет подкрепить это предположение какими-либо доказательствами. События под Гомелем вызвали к жизни целую переписку между комиссарами и великими послами, великими послами и царем, царем и Брюховецким. Ее изучение позволяет достаточно точно восстановить картину событий.

Переходя к ее рассмотрению, следует в предварительном порядке отметить, что в отличие от событий 1664 г. гетман не стремился к установлению контактов с «великими» послами, а те, в свою очередь, уклонялись от контактов с гетманом. Так, заключив соглашение о прекращении военных действий, они просили сообщить об этом и гетману, и киевскому воеводе П. В. Шереметеву из Москвы[530].