Война и мир в глобальной деревне

Особое внимание к скорости передвижения как основному принципу войны подчеркивает другую главную идею Наполеона — жизненную важность времени и точность пространственных расчетов. «Потеря времени на войне невосполнима», — обронил Наполеон однажды. Анализ времени и пространства — вот основные расчеты, на которых строились все его стратегические перемещения. «Стратегия есть искусство использования времени и пространства. Я меньше дорожу последним, чем первым; пространство мы можем наверстать, время никогда»; «Я могу проиграть битву, но я не потеряю ни минуты»; «Время — великий элемент между весом и силой». «Переписка» полна отсылок к этому элементу военного искусства в понимании Наполеона. Часы, даже дни могут быть спасены или обретены при осторожном выборе лучших маршрутов к заданной цели. Действительно, Наполеон обычно не требовал неразумных усилий от своих марширующих колонн — за исключением, как мы видели, кризисных моментов; при более или менее обычных условиях он ожидал перехода в среднем на 1012 миль в день. Подлинный секрет его быстрых маневров и непредвиденных блицкригов заключался гораздо больше в определении самых коротких и практичных маршрутов к выбранной точке, а не во вдохновлении солдат на сверхчеловеческие усилия. Этот тип истинной экономии усилий снижал утомляемость армии, сокращал урон от болезней и дезертирства и оставлял идеальный запас времени на каждый день для устранения

непредвиденных затруднений или внесения изменений в план.

В применении артиллерии и развертывании сил Наполеон был полностью сыном своего индустриального времени, с его новой специализацией и концентрацией на одном достижении и одном продукте:

Один из лучших афоризмов Наполеона гласит: «Принципы войны те же, что и принципы осады. Огонь следует сосредоточить в одной точке, а едва брешь пробита, равновесие нарушается; остальное уже ничто». Как заметил капитан Б. Г. Лиделл Гарт, поздние военные комментаторы хватались за слова «в одной точке» и в значительной степени игнорировали реально значимое слово «равновесие» в конце предложения, каковое несомненно содержит важный урок, который император пытался донести до своих офицеров. Только при нарушении вражеского «равновесия» возможна победа; концентрация огня и проделывание бреши суть лишь способы достижения цели — а последняя есть психологическое уничтожение вражеской воли к продолжению сопротивления. Это далеко не единственное непонимание, возникшее при первом прочтении. Например, немало споров вызвало слово «точка», одна школа историков утверждала, что Наполеон имел в виду самую сильную часть линии врага, другая — что он говорил о самой слабой. Однако анализ текущей кампании [Пьемонт, 1794 год], которая послужило поводом для высказывания Наполеона, показывает, что он мог вполне использовать слово «шарнир» или «узел» вместо «точки»; невероятно, но даже такая малость как беспечный выбор слова может привести к серьезному недопониманию. Наполеону приписывали многие идеи, которые он сам бы первым опроверг.

Мечта Наполеона о континентальной системе делает его отцом европейского единого рынка

Ограничения видения, порожденные новой индустриальной технологией, оказали влияние не только на ратное искусство Наполеона, но и на его взгляды на экономику. Его идея «континентальной системы» сегодня воплотилась наконец в европейском едином рынке. Как и наша космическая программа, она устарела больше чем на век. Ничто, однако, не проиллюстрирует лучше союз вооруженных сил, экономики и образовательных концепций, чем вклад Наполеона в социальные и экономические теории того времени. В «Жизни Наполеона» Роуз говорит:

Среди многих заблуждений французской революции не было ничего более коварного, чем идея, что богатство и власть англичан основаны на искусственном фундаменте. Эта ошибочная уверенность в слабости Англии выросла из доктрины, изложенной «экономистами» и «физиократами» во второй половине XVIII века: коммерция не сама по себе производит богатство, ведь она только представляет распределение продуктов земли; а вот земледелие является единственным источником истинного богатства и процветания.

Поэтому они превозносили сельское хозяйство, пренебрегая коммерцией и производством, и сама революция, в немалой степени спровоцированная вопросами земледелия, стремилась во многом к той же цели. Робеспьер и Сен-Жюст не переставали противопоставлять достоинства простой сельской жизни коррупции и слабости внешней торговли; когда в начале 1793 года якобинское рвение втянуло молодую республику в конфликт с Англией, ораторы в Конвенте уверенно пророчили падение современного Карфагена.

Керсен объявил, что «мощь Англии зиждется на фиктивном достатке: ...ограниченное территорией, публичное будущее Англии находится почти полностью в ее банке, а это здание полностью подпирается морской торговлей, в отличие от держав наподобие Франции, которая стоит на собственных ногах».