Война и мир в глобальной деревне

Когда эта новая и могучая конечность отросла, судорожное поведение превратилось в неизбежность. Левенштейн делится ценными наблюдениями по теме: «Рывки пациента, мучимого судорогами, показывают, сколь необходим этот контрольный механизм в таком простом действии, как прогулка. Информационный ответ мускулов при спазмах искажается». Попытка приспособить компьютер к чуждым ему прежним технологиям порождает сильные искажения обратного сигнала. Левенштейн прямо говорит об этом: «Механизмы автоматического контроля, особенно когда их очень много и они высокочувствительны, подвержены невероятно сильным колебаниям в промежутках между коррекцией, перекоррекцией, докоррекцией и т. д. Инженеры называют это состояние “охотой”». Обычные люди предпочитают говорить об исследованиях и адаптации. Что касается компьютера, последняя обрела мировой масштаб.

В 1940 году, когда в Америке впервые прервалось мирное время, министр обороны Генри Л. Стимсон — с завязанными глазами — вытянул № 158, и Америка приготовилась отправлять своих граждан на фронты Второй мировой

Война как образование

Предмет боли как естественного сопровождения инновации естественно приводит к этому разделу. Он касается войны как образования.

Когда кого-то ранит новая технология, когда частное лицо или корпоративная организация обнаруживает, что его своеобразие подвергается опасности физической или психической перемены, — они огрызаются в ярости самозащиты.

«Ну, это преувеличение. Мы предлагаем решение на 18 000 000 долларов к проблеме на 2 доллара. Но все же одна из этих маленьких матерей стреляла в нас». — Пилот ВВС США во Вьетнаме

Когда наше самосознание под угрозой, мы уверены, что у нас есть право на войну. Старый образ должен быть сохранен любой ценой. Но, как в случае с «отраженной болью», симптом, против которого мы огрызаемся, вполне может происходить из источника, о котором мы ничего не знаем. Эти скрытые факторы — невидимая среда, созданная техническими инновациями. Никто, например, не рад упадку Запада или его быстрой ориентализации. Шпенглер посвятил два толстых тома романтических описаний этой теме, не дав ни единого намека на причины перемен. В интервью журналу «Лайф» Чарльз А. Линдберг признался, что разочаровался в западном человеке и его механистических технологиях: дескать, будь у него был выбор, он бы стал вести жизнь на природе. За пятьдесят лет до Линдберга Йейтс, Элиот, Льюис, Паунд и многие другие деятели искусства детально объяснили, как западный механистический мир достигает пределов своего потенциала, как все его типичные методы и функции опровергают собственные характеристики. Безумная попытка образованных и механических сил сохранить механистический подъем, при том что изнутри их подрывает интегральный и органический характер электрической технологии, создает типичное замешательство наших дней.

Каково политическое и социальное воздействие радио — и телевизионных технологий на людей, у которых нет ни книг, ни прессы? Что касается радио, ответ дан Францем Фаноном в его «Изучении погибающего колониализма»:

С 1956 года приобретение радио в Алжире означало не выбор современной техники для получения новостей, но обретение доступа к единственному способу коммуникации с революцией, жизни с ней. В особом случае переносного приемника на батарейках, улучшенной формы стандартного приемника, работающего на токе, специалист в технических переменах мог увидеть знак радикальной мутации. Алжирец на деле создавал впечатление нахождения кратчайшего пути и достижения самой современной формы новой коммуникации

без прохождения через промежуточные стадии. Фактически мы наблюдали, что этот «прогресс» можно объяснить отсутствием электричества в алжирских дуарах.

Каждая новая технология требует новой войны

Весь человеческий прогресс происходит лишь потому, что мы стоим на плечах наших предшественников

Французские власти не сразу поняли исключительную важность этих перемен в отношении алжирского народа к радио. Традиционное сопротивление сломалось, можно было видеть в дуарах целые группы семей, где отцы, матери, дочери локоть к локтю крутили ручку радио и ждали «Голос Алжира». Алжирская семья, внезапно ставшая равнодушной к стерильной, архаической скромности и древним социальным соглашениям, лишенным братского духа, оказалась невосприимчивой к непристойным шуткам и замечаниям, которые время от времени опускал комментатор.