Война и мир в глобальной деревне

Сегодня Ньерере в Танзании использует вертолеты и радио из-за дефицита рельсов и шоссейных дорог. Вот отличный пример того, как отсталость упрощает использование новейших технологий. Однако он сам — аграрий, который хочет использовать новейшую технологию, чтобы подтвердить принцип децентрализма, ей присущий. Его промышленники, с другой стороны, связаны с более старой моделью централизма и механической специализации. В свое время может начаться гражданская война — из-за противостояния технологий. Так произошло в американской истории, когда дисбаланс аграрной экономики и экономики механической не только привел к острому конфликту интересов, но и (как отметил Гэлбрейт в «Новом индустриальном обществе») «отсрочил ликвидацию рабства на несколько лет». Аграрное общество не имеет ни целей, ни

Гражданская война откладывает ликвидацию рабства

задач, ни специальных техник производства. Электрическое общество придерживается той же политики, что и аграрное, поскольку оно быстро переводит аппаратные средства в программы или информацию. Информация приближается к «тренировке» речи и все больше и больше становится доступной для изучения детьми. Следующий комментарий из Гэлбрейта помогает определить войну как образование, с одной стороны, и выявить родственные ей проблемы насилия и самосознания, с другой стороны:

«Хорошая шутка стоит тысячи слов». — Пэт Полсен

Проблема целей начинается со взаимоотношений между личностью и организацией, в данном случае техноструктурой. То, что организация ждет от общества, является лишь отражением того, что ее члены ждут от организации. Если солдаты служат только за плату, то армия вряд ли будет глубоко интересоваться вопросами политики — по крайней мере до тех пор, пока солдаты получают вознаграждение. Но если, подобно солдатам Кромвеля, они служат для того, чтобы спасти свои души, то вряд ли они будут безразличны к политике, особенно в порочной стране. Тогда законодателям лучше держать свои двери на замке. Если же в армию вступают не столько из-за избытка воинской отваги, сколько для того, чтобы сделать политическую карьеру, как это происходит в Латинской Америке, то опасность еще более возрастает. Если от корпорации ждут в основном денежной выгоды, то и корпорация будет стремиться к тому, чтобы получить от общества деньги. Но если те, кто причастен к корпорации, руководствуются соображениями экономической безопасности или престижа, то это не может не отразиться на том, как ведутся дела в корпорации.

В «Репортаже с Железных гор» читаем:

Война не есть, вопреки общественному мнению, в первую очередь инструмент политики, используемый народами для распространения или защиты выраженных политических ценностей или экономических интересов. Напротив, она сама по себе есть базис организации, на которой построены все современные общества. Общая приблизительная причина войны — видимое пересечение интересов одной нации с устремлениями другой. Но в корне всех явных различий национальных интересов лежат динамические требования самой системы войны ради периодического вооруженного конфликта. Готовность к войне характеризуется современной социальной системой шире, чем экономические и политические структуры, которые она замещает.

Рукопожатие  как древний  ритуал войны

Сказать, что «готовность к войне характеризуется современной социальной системой», значит сказать не больше, чем, что привычное рукопожатие представляет собой ритуал племенной враждебности, использовавшийся для поддержания дипломатического или вооруженного перемирия между сторонами. Таким действительно было происхождение рукопожатия, о чем можно прочесть подробно у Хосе Ортеги-и-Гассета в «Человеке и людях». Вся вежливость и все церемонии выполняют эту функцию ограничения агрессивных эмоций. На Востоке, где избыточность населения порождает высокую агрессивность, сочли нецелесообразным использовать личные местоимения. Подобное обращение привлекает слишком много внимания к неприятному тебе присутствию других.

Таковы два этих страшных личных местоимения [я и ты], которыми волей-неволей обменивается человечество в своей непрестанной «дуэли». Поэтому так понятны слова Мишле о том, что «lе moi est haissable», о «ненавистном я». Это более чем ясно доказывает, что значение слов «я» и «ты» предельно конкретно, что оба они в сверхконденсированной, а потому весьма взрывоопасной форме выражают содержание своей и чужой жизни. Отсюда явствует, почему злоупотребление ими так раздражает, и правила хорошего тона рекомендуют пользоваться ими как можно реже, чтобы наша личность не тяготела над ближними, не подавляла и не подтачивала его собственную индивидуальность. Вежливость, как мы увидим в дальнейшем, — это совокупность социальных приемов, позволяющих смягчить столкновения, конфликты, борьбу, которые и составляют общественную жизнь. Правила вежливого общения — это как бы рессоры, принимающие на себя и гасящие силу удара при наших контактах с другими людьми.^{5}