Волк в ее голове. Книга II

Почему я чувствую вину за тот удар? Ведь Диана меня рубанула. Топором рубанула!

— Пять… — Голос предаёт, вздрагивает. — Пять рублей.

Полы чёрной куртки-бомбера Дианы качаются, и мелькает надпись на футболке (красным на белом): «Иногда ты ешь медведя, иногда медведь ест тебя».

М-да.

Из всех действующих лиц я тут явно не медведь.

Диана сует руку в карман джинсов, достаёт мой же кошелёк и резкими движениями пересчитывает содержимое.

— Здесь всё, что потратила в аптеке. И бонус за моральный ущерб.

Меня обжигает холодком, но я с деланным спокойствием забираю свои же деньги и пихаю в карман.

— Благодарствую.

— Если ты звал только за этим, предлагаю разойтись и больше друг другу… не стыдиться. Дай, пожалуйста, куртку.

Голос её звучит глухо и обиженно. Налетает густой ветер, и чёрные пряди Дианы красиво, по волоску, соскальзывают на чёрные глаза.

Я протягиваю кожанку. Вспотевшее под тканью предплечье обжигает холод, кожа покрывается мурашками.

— Больше сказать нечего? — Диана убирает с лица чёлку. — Ну так лучиков говна тебе!

Она разворачивается с какой-то детской гордостью за удачную фразу и топает вниз по дороге. Солнце прячется за облако, округа погружается в стылую тень, и эта тень плывёт вслед за Дианой, пока не настигает, не накрывает с головой.

— Иди-иди, мне фиолетово. Конечно, это ерунда. Всё это… ерунда.

— То есть, ты звал меня из-за ерунды. — Диана на ходу оборачивается. — Заебись.

— Ага…

— Ага.

— Такая ерунда, что твоя мама завела две личности!

Диана проходит ещё пару шагов, но потом мои слова всё же догоняют её. Она спотыкается и замирает на несколько секунд. Затем оглядывается и перехватывает кожанку — так, будто подкладка раскалилась.

С трудом разлепляет губы:

— Ты о чём?

Мне хочется бросить «ерунда», бросить раз, другой, третий, измусолить это и без того малозначимое слово, но я себя пересиливаю: достаю распечатку статьи, с хрустом разворачиваю и шагаю к Диане.

Она касается бумаги пальцами, щурится.

Сначала на лице её отражается непонимание, но затем тонкие губы сжимаются в улыбку, а между бровей пролегает глубокая трещина.

Вот и всё. Пути назад нет.

Солнце вырывается из пелены облаков и ошпаривает нас ярким-ярким светом.

— Как это? — Диана переворачивает лист, смотрит обратную сторону. Губы её синеют, кожа бледнеет. — Как? Это же не…

Натужно посмеиваясь, она проводит рукой по затылку — волосинки пригибаются, затем выпрямляются и снова торчат во все стороны. Будто чёрные пёрышки у дрозда.

— Не понимаю. Чего за херня?

— Ты снова материшься… — Ужас в глазах Дианы останавливает меня от дальнейшего морализаторства. — Ладно, фиолетово. Это твоя мама. Под другими именем и фамилией.

— Чел, я не…

Она показывает что-то на фото, поднимает лицо к небу и усмехается, как взрослый — очередной шалости ребёнка.

— Мне потому и пришло в голову здесь встретиться. — Я показываю большим пальцем себе за спину, на дом. — Может, твоя мама уехала в этот Омск? Или в подобный город. И в вещах чё-то осталось, эм-м, чё подскажет?

На губах Дианы поигрывает улыбка-ниточка, взгляд блуждает по моему лицу.

Я чёсу нос и нерешительно говорю:

— Видишь, это не впервые?..

Диана достаёт очередную сигарету, — руки её дрожат — откусывает фильтр и сплёвывает. Чиркает зажигалка, в лицо мне пыхает ядрёным табаком.

— Ты голодный?

— Чё?

Диана качает головой и носом выдыхает дым.

— П-по… По… — заикается она и с усилием заканчивает: — П-пошли, угощу.

В кармане у меня гудит телефон. Пока я достаю его, Диана в растерянности поворачивается туда-сюда, словно забыла, где находится, и показывает сигаретой в сторону города. Топает прочь.

— То есть, «угостишь»? — Я вскользь проглядываю оповещение о письме Валентина с непонятным файлом «Генеал.» и смахиваю оповещение с экрана. — А откуда, прости, финансы?

— Так давно не ела суши… хочу. Очень хочу.

— Да стой ты! — Я кидаю сотовый в карман, догоняю Диану и кладу руку ей на плечо. Она замирает. — Ты… тебе туда заходить неприятно?

— Хочу суши… — Диана слабым движением отстраняется.

— Давай это сделаю я.

— Ты можешь просто заткнуться и пойти со мной?!

— Я САМ зайду в дом и САМ всё посмотрю.

Лицо Дианы ожесточается.

— Ты не будешь копаться в моих вещах.

— Или я, или ты.

— Я. Хочу. Суши.

— А маму найти? Нет?

Диана так долго смотрит на меня, что в её чёрных глазах отражаюсь я сам — на фоне неба, облаков и глухой ярости.

А потом худенькая фигурка надламывается: руки Дианы безвольно опускаются, плечи округляются. Она будто заворачивается внутрь себя — как бабочка, которая попала во временную петлю и не рвётся на свободу, а зашивается в кокон.

Мне становится её жалко.

— Посмотрим, и всё. Как пластырь оторвать.

Диана с минуту сопит носом, наконец наклоняет голову и проходит мимо меня. Мы направляемся к ограде и продираемся сквозь жёсткие, точно проволока, заросли. На двери темнеет выбоина от топора, а рядом, у замка, скукожилась судебная пломба.