Вольно, генерал II: Моя утренняя звезда (СИ)

— Вряд ли. Ты бы не позволил мне превратить её жизнь в кошмар, чтобы научить выживать. Дай подумать, какой бы от тебя был толк… Думаю, я знаю: баловал бы и превратил в капризную сучку. Конечно, их же так мало. Посмотри правде в лицо: она отличный боец. Я бы даже не стал убивать её, если бы не её интересное положение и потенциальная угроза в виде наследника.

— Какой же ты ублюдок, — зло процедил сквозь зубы Люциан и бросил ещё одну книгу, вновь намеренно промахиваясь. — Неужели тебе невдомёк, что если бы ты сделал то, что собирался, я бы навсегда исчез из твоей жизни?! Я тебе и этого не забуду!

Молох промолчал и закурил вместо ответа. Это цена, с которой ему приходилось мириться всю свою жизнь. Могущество покупается за очень большую цену. Главнокомандующий начинал вспоминать, почему не состоял в отношениях так долго. С тех пор, как родилась Рене. Да всё потому, что наступает такой момент, когда нужно выбирать между семьёй и своей природой. Богатство, влияние и власть — или тёплый Люциан рядом. И чем дольше продолжались отношения, тем сильнее вырывать это дерево из себя — так сильно оно пустило корни. Раньше Молох посчитал бы комплиментом слово «чудовище», но не теперь, не из уст Моргенштерна.

Главнокомандующий не хотел быть монстром. Ему понравилось быть любимым мужчиной гораздо больше. Но и смириться с положением, которое занимают низшие демоны, для него невозможно. В конце концов, не родить потомка гораздо гуманнее, чем потом убить его на глазах Люциана. Тот, чего доброго, бросится на нож следом. Меньше всего Молох хотел вырастить сына, который захочет власти и станет конкурентом. Люциан привыкнет к нему, после чего не простит кровавой расправы. Как бы не был силён потомок, Молох сокрушит его. И это отзовётся ударом по Люциану. Вся жизнь затрещит по швам.

Моргенштерн вышел из кабинета, хлопнув дверью. Самым лучшим будет пару месяцев его не трогать. Пусть придёт в себя. Как в старые добрые времена.

Молох вальяжно и неподвижно лежал на одном из мраморных выступов купальни и потел. Волосы прилипали к лицу — он приглаживал их к голове движением назад. Жар костей не ломит — пекло тем паче. Рядом с ним сидел Милуш Радко, он же — говорливый демон Аббадон. Милуш переносил жар гораздо легче, поскольку адское солнце пустынь закалило его. Он цедил виски — и неясно, как внутреннее давление до сих пор не разорвало его голову. Стакан-то не первый.

========== Оказия 15: Кровь и виски ==========

Молох, со своей точки зрения, всё сделал правильно. И это привело его к пустому дому и тишине в кабинете. У заключённых бывает привычка ловко орудовать монеткой между пальцев. Молох чувствовал себя этим самым заключённым — правда, монетка резко выпала из рук и укатилась, пропав под решёткой канализации. Больше забавляться не с чем, а пальцы требуют нового мелкого предмета. Нет так-то легко найти новый. У монетки была приятная ребристая поверхность, она приятно теплела, пахла железом. И сама по себе являлась редкой и весьма ценной. И вот она укатилась прочь. Делай что хочешь.

Главнокомандующему хотелось найти Люциана и обнять его сзади. Тихо и ничего не говоря. Он уже понял, что логически доказать генералу ничего не сможет. Всё сказанное, как в суде, будет обращено против него же. Да, между ними разногласия, но не хотелось обзаводиться новой эмоциональной границей. Однако Молох терпелив. Моргенштерн развеется, развеселится, и тогда главнокомандующий подумает, как лучше подступиться. Правда, сложно привыкнуть к пустой постели и холодному завтраку, состоящему из бутербродов, душу в одиночку. Люциан словно стал главным героем пьесы его жизни.

Несмотря на всё, Молох не отменял приказа Слайзу следить за генералом. Наоборот, теперь он приобрёл более серьёзное значение. Теперь главком с интересом расспрашивал о результатах. О том, как себя чувствует Люциан, какое у него выражение лица, чем он занимается, куда ходит. Оказалось, он вернулся в квартиру, которую раньше снимал, — ужасно маленькую и не слишком-то светлую. Вернулся туда, с чего всё начиналось. Вселенная сжималась до размеров крошечного и очень мощного взрыва.

Молох понимал, что если придёт туда, его поглотит ностальгия. Ведь, подумать же, насколько сильно он изменился под влиянием генерала, который по силе гораздо слабее его. Теперь у главнокомандующего вряд ли поднимется рука прикладывать его головой об раковину. Кровавые разводы от разбитой головы Люциана олицетворяли трещины на личности мужчины. Как показало время, генерал оказался отличной припаркой. Мёртвый открыл глаза.

Лечение — хитрая штука. Оно крылось не в причитаниях и не в каком-то физическом воздействии. Самым действенным средством оказались счастливые блестящие глаза Люциана и разметавшиеся по подушке длинные чёрные волосы. Он смотрел на Молоха, как на бога, пусть вместо молитв и предпочитал язвительные комментарии. Каждый раз, когда они занимались сексом, Молох изучал лицо генерала — и упивался тем, что видел. Моргенштерн измучен, но доволен. Возможно, связан, несерьёзно ранен — заимет до дрожи — и счастлив.