Волшебники парижской моды

Кринолетт тоже исчез, но мода шла своим курсом, от одного каприза к другому. Словно решив отомстить за все нападки, которым подверглась, она вернула турнюр, но в исполнении еще более широком, более объемном, чем прежде, еще обильнее украшенном лентами и тесьмой; он получил довольно дерзкое название – «парижский зад». Мода на турнюры, узкую, затянутую в корсет талию, на высоко поднятую грудь в то время казалась высочайшим проявлением женственности, которой уже тогда начал наносить ощутимые удары стремительно развивающийся процесс эмансипации. Повальное увлечение дам спортом и изобретение велосипеда вскоре заставили их навсегда распрощаться с турнюрами. Примерно в это же время Ворт, уже в почтенном возрасте, переложил все обязанности управления Домом моды на своих сыновей. Суеверный с самой юности, он сделал это задолго до глубокой старости. Твердо верил во влияние Луны на свою жизнь, полагая, что определенные ее фазы и местоположение предвещают ему успехи либо осложнения в делах. Чем далее, тем больше каждый год страшился он наступления 10 марта – и умер 10 марта 1895 года.

Кто одевался у Ворта

Императрица

1860 год принес Ворту признание – его клиенткой стала сама императрица. Впервые перед кутюрье открылись двери дворца Тюильри. Вслед за сопровождающим он поднялся по лестнице в апартаменты императрицы, прошел через зеленую гостиную, розовую, где посетители дожидались своей очереди, и вступил в голубую, обставленную позолоченной мебелью, декорированную скульптурами, вазами севрского фарфора и хрустальными безделушками. Лакеи под важными минами скрывали улыбки: месье Ворт явился на прием в черной бархатной куртке и темно-серых панталонах – в таком костюме в то время ходили директора предприятий. На месье Ворте не было шелковой одежды, а именно такая по придворному этикету приличествовала для утренних визитов.

Распахнулась последняя дверь, и императрица с приветливой грацией встретила Ворта в своем будуаре. Сама хозяйка называла этот будуар студией, поскольку значительную его часть занимала библиотека, о которой злые языки говорили, что в ней нет ни одной серьезной книги.

Ворт знал, как увлечь императрицу Евгению модой. Ведь именно она когда-то сделала популярными испанские кружевные мантильи, а возможно, и макияж.

Поклонница прогресса в моде, политике, она, увы, придерживалась совершенно противоположных взглядов. Ворт понял это в тот день, когда решил просить ее о помощи лионским ткачам. Вскоре после выполнения первого заказа Ворт представил Ее Величеству новый туалет из шелковой парчи с цветочным рисунком, скопированный с китайской ткани и вытканный лионскими мастерами с большим искусством. Вдруг императрица отвергла это платье. Ворт настаивал: «Ваше Величество, не хотите ли приобрести вот это платье ради благополучия лионских шелкопрядильщиков?» «Зачем? – спросила она насмешливым тоном. – Разве они нам желают того же?» В этот момент вошел император, и Ворт повторил свою просьбу со всем красноречием, на какое был способен, убеждая в важности лионской шелковой промышленности для экономики страны. Разве это не убедительный аргумент для монарха? Наполеон III был убежден, Евгении пришлось покориться.

Без сомнения, наряды, развлечения, светские обязанности составляли основу ее интересов, все это сопровождало ее с самых ранних дней молодости. Барон Хубнер, занимавший пост посла Австрии до Меттерниха и знавший императрицу еще с тех времен, когда она была донной Евгенией де Монтихо, писал в своих воспоминаниях: «Она страстно любила все новое, неожиданное, загадочное; все время жаждала быть захваченной внутренними или внешними водоворотами событий и чувств».

Максим дю Камп[125] добавлял: «Вокруг нее всегда вилось облачко из кольдкрема[126]

и пачули[127]… Волосы окрашены, лицо подрумянено, глаза обведены черным, губы тронуты помадой. Чтобы пребывать в своей стихии, ей не хватало музыки олимпийских трибун… Она мечтала исполнять первые партии, а ей пришлось довольствоваться ролью статистки, наряженной в платье императрицы, которое она не умела носить…»

Страх совершить неверный шаг, оказаться не на высоте своего положения, видимо, и придавал императрице Евгении натянутый и жеманный вид, за что ее критиковали современники. С самого начала своего замужества она брала уроки у известной актрисы Рашель[128], которая учила императрицу умению величественно носить парадные туалеты, торжественным манерам, подобающим на приемах и аудиенциях, искусству с достоинством садиться в карету. Французы дали Евгении прозвище Первая Оборка. Мода поистине стала для нее всепоглощающим занятием, постоянным предметом забот. В королевском дворце Тюильри установили множество манекенов в натуральный человеческий рост, а на них надели ее платья, чтобы не измять ни одну складочку. Императрица вела бесконечные консультации с кутюрье, портнихами, ювелирами. Ее настольной книгой, ее библией был «Перечень туалетов королевы», принадлежавший когда-то Марии Антуанетте.