Читаем Воспоминания. 1848–1870 полностью

С тех пор мы ничего не слыхали о нем. Вероятно, предположения Герцена сбылись, бедный Бахметев был ограблен и убит, может быть, даже прежде, чем достиг Маркизских островов.

IX

Ворцель – Саффи и его бракосочетание – «Записки императрицы Екатерины II» – Чичерин – Тургенев и его «Фауст» – Европеус с женой – «Записки княгини Екатерины Романовны Дашковой» в русском переводе – Александр Серно-Соловьевич

1856—1860

Я мало рассказывала еще о замечательных личностях, с которыми познакомилась в Лондоне.

Между прочими вспоминаю всеми глубоко уважаемого и любимого польского эмигранта Ворцеля. Вероятно, после революции 30-го года он покинул Польшу; там он оставил громадные поместья, за его отсутствием доставшиеся его малолетним сыну и дочери. Впоследствии сын поступил в русскую службу, почему Ворцель никогда не поминал о нем. Небольшого роста, худощавый, с умным, выразительным лицом, он казался весь поглощенным заботами о своем отечестве, о нуждах соотечественников-эмигрантов. Он был главой демократической партии Польши в Лондоне. На редкость образованный, начитанный, очень симпатичный, с изящными манерами, Ворцель казался старее, чем был: так жизнь, полная всяких лишений и жертв, накладывает свою печать на эмигрантов.

Ворцель ничего не требовал и не получал от своих детей: он жил уроками математики, которую знал в совершенстве. Года через полтора после нашего приезда в Лондон, по расстроенному здоровью и упадку сил, Ворцель был вынужден прекратить свои занятия. Он был очень дружен с Мадзини и пользовался большим уважением со стороны английских революционеров; имел даже друзей между ними. Некоторые из них поддерживали Ворцеля, когда уроки математики прекратились. Они поместили его на квартиру к господину Тайлеру, который весьма симпатизировал уже больному вождю польской демократии. Тайлер окружил Ворцеля возможным комфортом и доставил ему медицинскую помощь. Получая на все издержки деньги от его английских друзей, а иногда и от Герцена, он старался скрыть от Ворцеля, что последний живет на чужой счет. Быть может, Ворцель и догадывался, но ему нечего было делать, болезнь не позволяла ему зарабатывать, как прежде. Впрочем, пламенный польский патриот и страдалец пролежал недолго. Его болезнь заключалась преимущественно в глубоком отчаянии. Эмиграция тоже не могла его радовать: он видел в ней (как и во всех эмиграциях) бездействие, зависть, клеветы; утешительного не было ничего.

Герцен любил беседовать с Ворцелем; он стал часто навещать его. Чувствуя близкую разлуку, Герцен желал показать умирающему всё уважение и симпатию, которые всегда питал к нему. Ворцель был глубоко признателен за эти почти ежедневные посещения.

Когда мы узнали, что Ворцель скончался, Герцен, Огарев и я пошли с ним проститься. Он лежал в гробу на высокой скамье, в своей крошечной комнате, из которой мебель была вынесена. Вид этой пустой комнаты, печальный, кроткий облик покойника – всё производило удручающее впечатление; невольно думалось: «Вот где этот пылкий ум успокоился, отказался от невольных надежд, которыми жил и которые в нем боролись с глубоким отчаянием!» По нашему славянскому обычаю я поцеловала Ворцеля в лоб, и мы поспешили выйти на свежий воздух. Нам было всем тяжело, а всего тяжелее было сознание, что он умер далеко от родины: последние минуты изгнанников должны быть ужаснее многих десятков лет, проведенных в изгнании.

На другой день были похороны. Герцен и Огарев проводили в рядах польской демократии последнего ее вождя. С тех пор она не имела ни главы, ни единства, по крайней мере в Лондоне.

Саффи продолжал посещать нас, приезжая из Оксфорда по субботам и оставаясь до вечера воскресенья. Рассказывая нам о жизни Саффи, Герцен передавал, что он много лет назад был очень влюблен в одну молодую девушку из английского аристократического дома и хотел на ней жениться. Кроуфорд, отец молодой особы, называемой Джорджиной, был английским посланником в Италии на протяжении двадцати лет; Джорджина родилась во Флоренции, провела там детство и первые годы молодости и хотя говорила отлично по-английски, но душой была итальянка. В 1848 году она познакомилась с Мадзини и уверовала в его взгляды на всю жизнь, сделалась страстной патриоткой Италии и не менее страстной деисткой51.

Перейти на страницу:

Все книги серии Биографии и мемуары

Похожие книги

100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии»Первая книга проекта «Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917–1941 гг.» была посвящена довоенному периоду. Настоящая книга является второй в упомянутом проекте и охватывает период жизни и деятельности Л.П, Берия с 22.06.1941 г. по 26.06.1953 г.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары