Восстание против современного мира

Такова предельная идея всякого подлинного единства и всякой подлинной власти. Когда же, напротив, утверждается идея превосходства и объединения, господствующая только на материальном плане, непосредственно и политически —вмешиваясь повсюду, отменяя автономию отдельных групп, по-абсолютистски уравнивая все права и привилегии, и извращая и навязывая общую волю разным этническим группам —тогда не может быть никакой подлинной имперской власти, и мы имеем дело уже не с организмом, а с механизмом. Этот тип и представлен современными национальными и централизованными государствами. Впрочем, где бы монарх ни снисходил на такой низший уровень —то есть, утрачивая свою духовную функцию, продвигая абсолютизм и политически-материальную централизацию, освобождаясь от любых уз, связанных с сакральной властью, унижая феодальную знать и присваивая ту власть, которая прежде была распределена между аристократией, —такой монарх выкапывал свою собственную могилу, навлекая на себя фатальные последствия. Абсолютизм является кратковременным миражом; это всеобщее нивелирование, предваряющее демагогию, восхождение народа (демоса) на десакрализированный трон. [252]

Таков случай тирании, которая в некоторых греческих городах сменила аристократически-сакральный режим; это также до некоторой степени случай Рима и Византии, явленный в нивелирующих формах имперского упадка; и, в итоге, таков смысл —как мы скоро увидим —европейской политической истории после упадка духовного идеала Священной Римской империи и последующим пришествием секуляризованных националистических монархий —и до эпохи «тоталитаризма» как итогового явления.

В этом смысле едва ли стоит говорить о великих державах, выросших из гипертрофированного национализма, вдохновленного варварской волей к власти милитаристского или экономического типа, но продолжающих носить имя «империй». Повторим, что империя является таковой только в силу высших ценностей, в которых конкретный этнос, преодолев себя и свои натуралистические особенности, поднимается на высший план. В таком случае этот этнос в наивысшей степени станет носителем принципа, который также присутствует у других наделенных традиционной организацией народов, но лишь в потенциальной форме. В этом случае завоевательное материальное действие является тем, что ломает стены эмпирического разделения и возвышает разнообразные потенциальности до единственной реальности, таким образом производя подлинное объединение. Принцип «умри и стань», повторяющий удар «молнии Аполлона» (К. Штединг), является элементарным требованием для каждого народа, стремящегося к имперской миссии и достоинству; это точная противоположность морали так называемого священного эгоизма наций. Но оставаться ограниченным национальными характеристиками, чтобы на их основе господствовать над другими народами или странами, невозможно иначе, кроме как при помощи материального насилия. Рука как таковая не может претендовать над господство над другими органами тела; однако она может это сделать, перестав быть рукой и став душой

, то есть возвысившись до нематериальной функции, способной объединить и направить множество частных телесных функций, будучи высшей по отношению к каждой из них, взятой самой по себе. Если «империалистические» авантюры современности провалились, часто сокрушив и народы, которые их затеяли, или превратились в бедствия разного рода, то причина этого состоит именно в отсутствии какого-либо подлинно духовного, метаполитического и наднационалистического элемента. Он оказался замещен насилием более сильной державы, которая, тем не менее, имеет ту же самую природу, что и страны слабее, которых она пытается подчинить. Если империя не является священной, она является не империей, а чем-то напоминающим рак в системе функций живого организма.