Этот случай резко выделяется среди всего, с чем я имел дело за последние пятнадцать лет. Я до сих пор помню все детали. Я словно наяву вижу семью, помню все лекарства, что мы вводили Николе. И я до сих пор вижу линию на мониторе сердечного ритма. Да, он действительно стоит особняком.
38
Умирая на ложе из роз. Джордж Ибрагим
Автор фото Додж Бэна
В прошлом я занимался наукой. Я изучал биохимию, собирался проводить исследования и хотел защитить диссертацию. Я совсем не интересовался медициной, но во время учебы в университете понял, что научные исследования и медицина в некотором роде неразделимы. Если поймешь оба этих мира, сможешь гораздо глубже познать человеческое тело и болезни и в конечном счете оказать гораздо большее влияние. Поэтому я занялся медициной.
По окончании медицинской школы я поступил в ординатуру по нейрохирургии, но в первый год осваивал и другие специальности.
В какой-то момент я осознал, что между терапией и хирургией существуют значительные культурные различия. Хирурги гордятся тем, что эффективны, старательны, практичны и имеют дело с материальной действительностью. Таков наш подход к лечению пациентов. Мы видим проблему, решаем ее, проблема исчезает, и мы переходим к следующей. Этот стиль мышления необходим тем, кто посвятил себя хирургии. Все систематизировано, разделено и организовано очень специфическим образом.
Терапия, конечно, в чем-то похожа, но контингент пациентов разнообразнее. У одного пациента может быть несколько проблем, поэтому все куда запутаннее. В особенности пожилые люди могут иметь гораздо больше заболеваний, каждое из которых следует рассматривать индивидуально и в комплексе со всеми остальными.
Классический пример – лекарства. Лекарство, назначаемое для лечения одного состояния, может иметь побочные эффекты, которые усугубят другие состояния. Так, если человек страдает сердечным заболеванием, можно назначить диуретик, чтобы избавить организм от избытка воды, что облегчает сердцу работу. Но, если у того же самого человека есть болезнь почек, это может лишь ухудшить ситуацию.
Терапия требует больше времени, потому что врач должен быть гораздо внимательнее к болезни и к тому, как она связана со всеми другими болезнями пациента.
Во время цикла терапии я лечил одну женщину – более сложного пациента не встретилось за всю мою медицинскую карьеру. Ей было чуть за шестьдесят, так что старой я бы ее не назвал, но у нее оказался целый букет серьезных медицинских проблем. Согласно списку диагнозов, который занимал по меньшей мере полторы страницы, у нее были проблемы почти со всеми органами тела. У нее имелось аутоиммунное заболевание, которое затронуло несколько органов. Проблемы с почками стали настолько серьезными, что женщина нуждалась в диализе. С сердцем тоже было неладно. И каждое из этих состояний взаимодействовало с другими, поэтому ситуация складывалась чрезвычайно сложная. Я провел три или четыре часа, читая ее медкарту, чтобы понять историю каждого из заболеваний. Пришлось приложить немало усилий, чтобы распутать клубок диагнозов и составить четкое представление о состоянии здоровья пациентки, прежде чем я ощутил, что готов поговорить с ней.
И вот я вошел в палату, чтобы осмотреть пациентку. Я очень гордился тем, что потратил столько времени, чтобы разобраться в ее болезнях. Однако ее это не впечатлило. Ей было совершенно неинтересно говорить о своих болезнях. Вообще неинтересно. Я провел за чтением несколько часов – и все для того, чтобы обнаружить, что пациентку ни чуточки не волновало собственное здоровье. И неудивительно: хоть я и провел три часа, изучая медицинскую карту, пациентка провела три года, в течение которых вся ее жизнь вращалась вокруг этой карты. Для нее это было невыносимо. Все, чего она хотела, – мирно уйти.