Возлюби ближнего своего

— Пойдем есть, — сказала она после паузы. — Я дам тебе в дорогу хлеб и соль, как в России, и благословлю тебя, прежде чем уйдешь. Ведь ты и беспокойство, и неподвижность. Может, сам когда-нибудь посмеешься над этим.

— Не посмеюсь.

Она поставила миску с пирожками на стол.

— Садись рядом, Лило.

Она отрицательно покачала головой.

— Поешь сегодня один. Я буду подавать тебе. Ведь это твой последний ужин.

Лило не присела к столу. Она положила Штайнеру пирожков, принесла хлеб, мясо и огурцы, смотрела, как он ел, и молча приготовила чай. Неслышными, широкими шагами расхаживала по маленькому фургону, словно пантера, давно уже привыкшая к слишком тесной клетке. Узкими руками цвета бронзы она нарезала ему мясо. Ее собранное лицо было непроницаемым, и Штайнеру казалось, будто перед ним какой-то оживший библейский персонаж.

Он встал и взял свою кладь. С тех пор как у него завелся паспорт, он сменил рюкзак на чемодан. Открыв дверь фургона, медленно спустился по ступенькам и поставил чемодан на землю. Затем вернулся обратно.

Лило стояла у стола. В глазах ее была какая-то слепая пустота, точно она ничего не видит и уже пребывает в полном одиночестве. Штайнер подошел к ней.

— Лило...

Она вздрогнула. Выражение ее глаз изменилось.

— Трудно уходить, — сказал он.

Она кивнула и обняла его одной рукой.

— Без тебя я буду совсем одинока.

— Куда ты пойдешь отсюда?

— Еще не знаю.

— В Австрии тебе ничто не грозит. Даже если сюда придут немцы.

— Да, это так.

Она серьезно посмотрела на него. Ее глубоко посаженные глаза блестели.

— Жаль, Лило, — пробормотал Штайнер.

— Жаль.

— Знаешь почему?

— Знаю, и ты это знаешь...

Они все еще смотрели друг на друга в упор.

— Странно, — сказал Штайнер. — Ведь в общем-то нас разделяет только какое-то время, какой-то кусок жизни, когда мы не были вместе. Все остальное у нас есть.

— Нас разделяет все, Штайнер, — мягко ответила Лило. — Вся наша жизнь...

Приложив ладони к его щекам, она сказала несколько слов по-русски. Потом дала ему ломоть хлеба и немного соли.

— Съешь его в дороге — чтоб твой хлеб на чужбине не был горек. А теперь иди.

Штайнер хотел поцеловать Лило, но не решился.

— Иди! — тихо сказала она. — Иди...

Он пошел лесом и вскоре оглянулся. Городок увеселений и аттракционов потонул в ночи, и не было вокруг ничего, кроме огромной темноты, в которой светился четырехугольник далекой распахнутой двери и виднелся маленький силуэт женщины. Она не махала ему вслед.

XV

Через две недели Керн вновь предстал перед судом. Толстый судья с лицом круглым, как яблоко, озабоченно смотрел на него.

— Господин Керн, я должен сообщить вам неприятную новость...

Керн напряженно выпрямился. Пусть дадут месяц, подумал он, лишь бы не больше месяца! Бер как-нибудь добьется, чтобы в течение этого срока Рут оставалась в больнице.

— Верховный суд отклонил апелляцию, поданную мною по вашему делу. Вы пробыли в Швейцарии слишком долго, и поэтому к вам уже нельзя применить инструкцию о чрезвычайном положении. И потом эта история с жандармом, от которого вы сбежали. В общем, вас приговорили к четырнадцати суткам тюремного заключения.

— Еще к четырнадцати?

— Нет. Всего к четырнадцати. Предварительное заключение засчитывается полностью.

Керн глубоко вздохнул:

— Значит, сегодня меня выпустят?

— Да. Но помните: вы провели две недели не в предварительном заключении, а в тюрьме. И вся беда в том, что теперь у вас есть судимость.

— Это я как-нибудь переживу.

Судья удивленно взглянул на него.

— Все-таки было бы лучше, если бы ваше имя не фигурировало в картотеке осужденных. Но ничего не поделаешь.

— Меня выдворят сегодня?

— Да. Через Базель.

— Через Базель? В Германию? — Керн мгновенно оглянулся.

Он был готов тут же выпрыгнуть из окна и бежать. Ему рассказывали о нескольких случаях выдворения эмигрантов в Германию. В большинстве случаев это были беженцы, едва успевшие выбраться оттуда.

Окна были открыты, зал суда находился на первом этаже. В небе сверкало солнце. За окном колыхались ветви яблони, дальше виднелась изгородь. Перемахнуть через нее нетрудно, а там — за изгородью — свобода!

— Вас направят во Францию, не в Германию. Близ Базеля проходят две наши границы — немецкая и французская.

— Нельзя ли доставить меня к границе через Женеву?

— К сожалению, нельзя. Базель — ближайший пункт. У нас строгие указания. До Женевы намного дальше.

С минуту Керн молчал.

— Значит, меня перебросят во Францию? Это точно? — спросил он затем.

— Ручаюсь!

— А из тех, кто попадается вам без документов, вы никого не перебрасываете в Германию?

— Насколько мне известно, никого. Такое может случиться разве что в пограничных городах. Но и об этом я, кажется, ничего не слышал.

— Но женщину вы ведь наверняка не отправите обратно в Германию?

— Конечно, нет. Лично я, во всяком случае, никогда не сделал бы этого. А почему вы спрашиваете?

— Без особой причины. Просто мне приходилось встречать женщин без документов. Для них все это еще намного труднее. Поэтому я и спросил.

Судья вынул из дела бумажку и показал ее Керну.

— Вот распоряжение о вашей высылке. Посмотрите! Теперь вы верите, что вас направляют во Францию?

— Верю.