Возвращение долга. Страницы воспоминаний

Past-train тянул восьмивагонное змеиное тело в тоннеле под Гудзоном, чтобы вылезти на конечной станции, размещенной под знаменитыми башнями-близнецами Манхэттена. Я любил стоять у лобового стекла головного вагона, рядом с перегородкой, отделяющей машиниста электрички от пассажиров. После сумрака тоннеля с огромными крысами, снующими между рельсами перед неспешным, местами ленивым поездом, еще более сказочной казалась роскошь конечной станции. Восемь эскалаторов поднимали и опускали людской поток. Мог ли я представить, что через десять лет это великолепие из мрамора и света превратится в руины от рук безумных «воинов Аллаха»…

Путь из Нижнего Манхэттена до магазина Тимура был не близким. Нырять в метро не хотелось, слишком хорош стоял денек. Да и денег, признаться, жалко, со времени последнего моего приезда на билет накинули целый доллар, надо будет еще привыкнуть… Я шел, ступая на собственную тень по солнечной стороне тротуара, разглядывал знакомые, но полузабытые дома района Гринвич-виллидж. Эти места считались богемными, заселенными интеллектуалами. Добротные строения «виллиджа» прятали в себе галереи художников, антикварные лавки, бутики, кафе.

Где-то поблизости разместился знаменитый джаз-клуб «Блю найт», или не здесь, не помню. Мы заваливались туда компанией. Или гей-клуб, где, воровато озираясь, топтались любители поглазеть, вроде меня… На Мортон-стрит проживал Иосиф Бродский, а неподалеку, на Бликкер, его отпевали в местной церкви, как сейчас помню его, лежащего в темно-коричневом лакированном гробу с большим черным крестом на груди. Об этом я уже писал в первой части книги… Минуя богемный район Сохо, мне вспомнилось, как здесь, на улице Гранд-стрит, я был в гостях у скульптора Эрнста Неизвестного. Адрес и телефон своего гениального сына дала мама скульптора, поэтесса Белла Дижур. Так получилось, что мы сидели за одним столом Дома творчества в Переделкино. Разговорились. Оказалось, что эта милая пожилая Белла Абрамовна мама самого Эрнста Неизвестного. Ничто так не сближает, как многодневное общее застолье и вечерние прогулки по Переделкино. А записанный на всякий случай нью-йоркский телефон сына дал мне шанс повидать знаменитость. Чем я и воспользовался, отправляясь на Гранд-стрит.

У выхода из метро неожиданно встречаю Леву Додина, главного режиссера ленинградского Малого драматического театра. В те годы Додин еще не был так знаменит. Нас познакомил Федор Абрамов в Комарово, куда наведывался режиссер для встречи с автором нашумевшей книги «Братья и сестры». «Ты подумай, – говорил впоследствии маститый писатель-деревенщик, – такой субтильный еврейский паренек, этот Лева, а душу северного русского мужика чувствует как никто»… Вот так встреча! Пожали друг другу руки и уставились на мгновенье в молчаливом ожидании. Не знаю, о чем думал Додин, я же предвкушал его изумление…

– Идешь к самому Эрнсту Неизвестному?! – Додин с недоверием посмотрел на меня сквозь очки.

– Да, – ответил я бесстрастно, подобно Тому Сойеру, красившему забор тетушки Салли. – Тут недалеко. На Гранд-стрит.

– А можно мне с тобой?

– Пошли, – великодушно обронил я и повторил: – Тут недалеко, на Гранд-стрит.

Не верилось, что этот среднего росточка мужчина в серой рабочей хламиде, сутуловатый, с мягким белым лицом под небрежной темной прядью волос и какой-то странной улыбчивой гримасой, есть тот самый рыцарь-шестидесятник, который прилюдно дал отпор наглости самого Хрущева. Искалеченный войной солдат, прошедший всю Европу и заполонивший многие страны той же Европы своими монументальными скульптурами. Художник, по грандиозности замыслов и воплощению этих замыслов сродни великим классикам итальянского Возрождения, не меньше…

Мы с Левой вдыхали сырой запах глины, разглядывали макеты и образцы работ, расставленные на деревянных полатях и стеллажах, вслушивались в голос мастера и думали о его удивительной судьбе отринутого от родины гения. Тогда я еще не знал, каким триумфатором спустя несколько лет Неизвестный посетит Россию. Лева, как человек, продвинутый в искусство глубже меня, задавал мастеру мудреные профессиональные вопросы. Неизвестный охотно отвечал, не сгоняя с лица улыбки, похожей на гримасу. Гостили мы довольно долго, пользуясь любезностью хозяина. Чем-то закусывая, пили коньяк… Конечно, такая знаменитость, как любезный хозяин, вряд ли нуждался в нашем визите, визитеров у него хватало. Эрнст был рад именно приходу людей из России, в те времена еще не частых гостей. Возможно, мы были одними из тех, кто узнал о некоторых грандиозных творческих планах мастера. О «Маске скорби» в Магадане. Или «Древе жизни». А макет грандиозного «Становления человека разумного» мне отдаленно напомнил панораму Сикейроса «Путь человечества», что я видел в Мексике. Но куда внушительней, потому как предполагалось воплощение в камне…

* * *