Возвращение Мюнхгаузена. Воспоминания о будущем

«И наконец, обобщающее место:Напрасно в дни великого совета,Где высшей страсти отданы места,

Оставлена вакансия поэта:Она опасна, если не пуста».

Прутков-внук добавляет: «На что означенная вакансия отвечает:

То в высшем решено совете…

То воля съезда: я твоя».

В двух строках – суть бухаринского выступления, где Пастернак провозглашен первым поэтом современности. Другим стихотворцам характеристики даются идеологически лапидарные, как, например, Борису Корнилову: «У него крепко сшитое мировоззрение».

Комментарий: «И плохо заутюженные швы». Так выявляется гулкое, партийное пустословие этого – по общим оценкам – «блестящего» доклада.

Велеречивый пассаж Алексея Толстого: «…От начала, когда четверорукий взял осколок камня…» – вызывает реплику: «А по-моему, и теперь. Возьмешь претолстенный том романа, хотя бы т. докладчиком писанный, и думаешь: уж не в четыре ли руки он его писал».

И так далее.

Идея понравилась. Существование Пруткова-внука показалось заманчивым: не все же дифирамбы петь. И вот уже «Литературная газета» печатает «Черновые записи Пруткова-внука» (внизу, как и в первом случае, – подпись Кржижановского).

Фрагменты из «Записных тетрадей» и некоторые современно-литературные колкости в духе «деда». Меланхолическое: «Ответь, философ, почему человек рождается головой вперед, а мыслит ею по большей части в обратном направлении?» Сюжет: «Вопросительный знак в юности был стройным знаком восклицания. А там состарился, отвосклицал, скрючился, оглох и лезет теперь ко всем со стариковскими переспросами». И еще: «Учеба краткости. О Шоу. В двух словах: сценичен, но циничен. В одном: сциничен». Или: «Встретил романиста П. Крайне расстроен. Никак не может узнать, сколько лет героине его романа». Никаких «выпадов» – кратко, изящно, пародийно.

«Пародия – это искусство, оглядываясь назад, идти вперед» («Записные тетради»). Вот только речь на сей раз шла о литературе «завтрашнего дня».

Отклик, а верней сказать – окрик, не заставил себя ждать. Ровно неделю спустя в «Правде» появляется заметка (не подписанная, то бишь «редакционная») «Распоясавшийся пошляк» (21 октября 1935 года): «…В последнем номере „Литературная газета“… печатает произведение некоего С. Кржижановского под интригующим заголовком „Черновые записи Пруткова-внука“. Читатель с живейшим интересом ожидает, какие же новые изречения поднесет ему потомок автора бессмертных афоризмов. И сей потомок развязно расточает „перлы“ остроумия». Тут следует несколько щедро перевранных цитат. И финал: «Ряд сомнительно пахнущих острот убеждает читателя в том, что перед ним распоясался заведомый пошляк. А „Литературная газета“ гостеприимно раскрыла перед ним свои страницы». В следующем же номере (Литературная газета, 29 октября) виновные раскаялись: «„Литературная газета“ напечатала „Черновые записи Пруткова-внука“… которые вызвали отрицательную оценку ЦО „Правды“… Редакция „Литературной газеты“ считает замечания „Правды“ правильными».

И сам Кржижановский, и его друзья прекрасно понимали, как опасно быть «отрицательно оцененным» ЦО «Правдой». Оставалось ждать возможности «реабилитироваться». Она подвернулась не скоро – почти полтора года спустя. Когда после смерти Горького пришла писателям пора печатно отмечаться в лояльности по отношению к нему. Кто-то из добрых знакомых (есть основания думать, что Георгий Шторм) устроил так, что газета «Советское искусство» заказала Кржижановскому рецензию на воспоминания Горького. И статья «Горький вспоминает» появилась в номере от 17 июня 1937 года. «Я знаю одного московского профессора, который даже лечился от излишней цепкости памяти. В его мозгу отпечатывались все мельчайшие мелочи, все объявления последней страницы газеты, вместе с опечатками и типографскими пятнами бабашек: мозг его был засижен буквами, как мушиными точками…» И далее – о специфически писательской мнемонике Горького, с примерами и цитатами, но без единого эмоционального эпитета, без посмертно-оценочной лести, констатация и анализ, академически бесстрастные, – и только. Это бросается в глаза тем более, что на соседних страницах под шапкой: «Вся страна приветствует приговор над бандой фашистских шпионов» (sic! – когда говорят сильные чувства, грамматика молчит) – знаменитые деятели культуры страстно предают анафеме своих вчерашних кумиров.

Выполнить прагматическое «задание» оказалось выше сил. «Правдистское клеймо» смыть не удалось. Прорыв в ряды официально, вернее, социально признанных литераторов не состоялся. А ведь дело шло не о льготах, не о тщеславии – хоть об иллюзии защищенности от ночного стука в дверь…