Времена и люди. Разговор с другом

Он был не один. Были еще военные в чинах, на одном столе стояла початая бутылка водки, банки с консервами и даже что-то вроде пирога, на другой была брошена помятая карта Ленинграда и пригородов, а на стене висела схема, вычерченная, по-видимому, в штабе дивизии.

Мне показался знакомым человек, стоящий у схемы, изучающий ее и что-то старательно записывающий. Он стоял ко мне спиной, и именно затылок и показался мне знакомым. Ни у кого другого я такого затылка не видел. Говорят, что глаза — зеркало души, но у старого моего знакомого подполковника Д. зеркалом души был его затылок — хорошо упитанный, четкий, розовый, с небольшим слоем жирка, хорошо подбритый, пахнущий шипром.

Он повернулся, мы узнали друг друга и стали вспоминать довоенную поездку в корпус и встречу в военторговской столовой в Луге.

— Как отдыхали?

— Спасибо, — сказал я, — отлично. Немцы это разведали и тоже залегли спать.

Коньков засмеялся:

— Да, вообще-то немцы проспали. Не ожидали такого нашего нахальства. Теперь не спят, огонь сильный, но раз плацдарм наш, то он нашим и останется. Вы так об этом и напиши́те. Но сильный огонь, — обратился он к подполковнику Д., — у меня поддержать нечем, артиллерийского огонька не хватает.

— Поддержим, поддержим, — сказал подполковник. — Надо скорей соединяться с войсками 54-й.

Коньков слушал нахмурившись. Когда подполковник закончил фразу и подцепил на вилку шпротину, Коньков тяжело задышал, что всегда служило у него признаком предгрозья. Но Д., не обращая внимания на эту перемену настроения, уже подошел к карте. Он прожевал рыбку, взял циркуль и по-хозяйски благодушно сказал:

— До 54-й двенадцать — пятнадцать километров. Вы вперед на шесть километров, они навстречу вам шесть километров, и все. Немцы в мешке, а у нас связь с Большой землей восстановлена.

— Как говорится — один рябчик, один конь, — сказал Коньков негромко.

— Непонятная присказка…

— Старый анекдот, товарищ подполковник. В ресторане жалуются, что рябчики кониной воняют. Официант отвечает: у нас фарш смешанный. Как это? Да очень просто: берем один рябчик, один конь, пополам и выходит.

Подполковник Д. нахмурился, и Коньков объяснил, что вот с одной стороны — армия Кулика, с другой — батальон пехоты плюс морячки, вроде и труды пополам.

Теперь подполковник понял:

— Один рябчик, один конь… Шутник, шутник, Василий Фомич. А я-то думал… Значит, анекдот такой? Как, как в одном, значит, ресторане… один рябчик. — Подполковник густо захохотал, даже всхлипнул от удовольствия.

— Да я ведь не шучу, — сказал Коньков, сердито вслушиваясь в беспорядочную стрельбу. — Огня у нас мало — это раз, во-вторых, маршал Кулик…

— Поддержим, поддержим, — сказал Д., утирая слезы, и снова переспросил: — Значит, один рябчик, один конь?

Коньков раздраженно махнул рукой ординарцу:

— Одеваться! Не знаю, что вам сказать, — сказал Коньков, надевая шинель и снова обращаясь ко мне, — люди шли в бой с радостью. Я вам это говорю не для красного словца, а по совести. Главное, задача каждому понятна. Не забудьте о моряках сказать. Моряки четвертой бригады морской пехоты. Вместе дрались.

Мы вышли втроем. Желтое солнце все освещало ровно — рощицу, и поселок, и Неву, благостно плывущую под солнцем. Казалось невероятным, что в двухстах метрах отсюда, там, на левом берегу, гибнут люди, и даже черная громада 8-й ГЭС казалась сейчас мирной.

«Значит, двенадцать километров, — думал я, — как бы там ни было, а всего двенадцать километров. И что бы там ни было, а целая армия, да еще армия, которой командует маршал. — Я взглянул на Д. — В конце концов, к чертям собачьим всю эту интеллигентскую чувствительность. Не нравится его непробиваемый затылок, его сочный смех, его манера держаться повсюду хозяином, даже там, где он отнюдь не хозяин… Какое это все имеет значение!.. Может быть, он и в самом деле звезд с неба не хватает, но он честный служака, и не он же сам выдумал эту работу — ездить с места на место и докладывать начальству».

Коньков со своим ординарцем пошел вниз, а я с подполковником Д. к его машине. Солнечные лучи и маршальские звезды Кулика сблизили нас. Мы сели в машину, и я, стараясь не смотреть на бронированный затылок и не слушать сочный хохоток, думал о самом главном: «Сто пятнадцатая и моряки четвертой морбригады навязали немцам бой на левом берегу Невы и вскоре соединятся с пятьдесят четвертой, идущей на помощь Ленинграду».

Чем ближе мы были к Ленинграду, тем серьезнее становился подполковник. Ведь именно ему предстояло докладывать о том, что произошло сегодня.

— Один рябчик, один конь, — сказал подполковник Д. задумчиво. — Как вы думаете, что это должно значить?

— Ну, анекдот такой… Василий Фомич рассказал, в чем тут соль…

— Вот именно, соль… — сказал подполковник Д. — Соли много. Этот Василий Фомич — хитрая лиса…

Я был совершенно не подготовлен к такому повороту мысли, к тому же Коньков совершенно не ассоциировался с лисой. Скорей уж что-то было в нем медвежье…

— Изображает из себя бедного родственника: у Кулика есть все, а здесь всего мало.

— Но у них с артиллерией, кажется, и в самом деле не густо…