Времена и люди. Разговор с другом

Женщина вышла закрыть за мной. Сильный ветер то открывал, то закрывал большое желтое солнце. Пахло морем. Ветер дул с Финского залива, он доносил тяжелый гул артиллерийской стрельбы, похожий на гул от колокольного перезвона. Наступал Юденич, пытаясь левым флангом выйти к морю. А там уже городская черта — Северная судостроительная верфь, Путиловский…

С тех пор прошли годы. На моих глазах все здесь менялось: улица Стачек застраивалась новыми домами, возле Триумфальной арки вырос Московско-Нарвский дом культуры, «переехала» на улицу Стачек и ограда Зимнего дворца, черта города с каждым годом отодвигалась все дальше и дальше, но каждый раз, когда я попадал сюда, мне слышался запах моря. Воспоминания порой бывают удивительно прочными…

А бывать на улице Стачек мне приходилось часто. В двадцатом году наша семья переехала с Петроградской стороны, и школа, в которой я учился, находилась в Московско-Нарвском районе. Шефом моей школьной комсомольской организации был комсомол «Красного путиловца».

И после школы я не растерял старых знакомых, а когда начал работать в газете, то зачастил сюда. Путиловцы — люди поразительно отзывчивые на все новое, и они задавали тон не только в своем родном Московско-Нарвском районе, но и во всем городе, а иногда и во всей стране. Я помню, как мы мучились в «Смене» над «шапкой» к полосе, посвященной провокационному нападению китайских генералов на КВЖД, а в это время краснопутиловцы приняли резолюцию, в которой были строчки, звучавшие как стихи: «Защищать Советские границы, как один, готовы мы всегда!» Эта строчка стала «шапкой» газетной полосы.

Примерно в то же время; летом двадцать девятого года, «Смена» заказала мне очерк об одном из старых рабочих «Красного путиловца». «Понимаешь, — втолковывал мне редактор, — так, чтобы через него все было видно, ну, как в капле воды отражается солнце… Ясно?»

Мне было ясно, и хотя я в то время работал, так сказать, как «международник», но перо у меня было легкое и любая тема меня не смущала. На «Красном путиловце» я посоветовался в парткоме, и мы остановились на Николае Николаевиче Вешкове — обо всех, кажется, писали, а о нем нет…

Николай Николаевич работал в инструментальном цехе слесарем-лекальщиком. Он мне показался человеком старым, а ведь ему тогда было не больше сорока пяти. Начал он на «Путиловце» рано, и выходило, если я не ошибаюсь, что-то вроде тридцатилетнего юбилея. Был он невысокий, очень сухонький, особенно меня удивили его руки, тоже очень сухие и какие-то ненатруженные, даже холеные, только что маникюра недоставало. Мы условились о встрече, и вечером я пришел к нему домой.

Николай Николаевич жил возле Триумфальных ворот, места эти уже в те годы блогоустраивались, но сохранялось еще много старья — маленьких деревянных домишек с крылечками, ставнями и всем тем, чего давно уже нет. В таком вот старом деревянном доме с крылечком и жил Николай Николаевич.

Я не сразу нашел его, поплутал под дождем, почти в темноте, помню извозчичий двор с чайной во втором этаже, помню полпивную в подвале и бесконечный скрип двери, едва держащейся на слабых петлях, и вот наконец нужный мне дом. Но прежде чем войти, я постоял немного, вспоминая. Почему-то именно этот дом показался мне странно знакомым. Этот дом и это крылечко…

Я позвонил, мне открыла дверь чистенькая старушка, очень напоминающая Николая Николаевича и еще более суховатая. Он был вдов и жил с сестрой и дочкой. И снова что-то показалось мне здесь знакомым. Но что?

В это время появился он сам, с дочкой, девушкой лет шестнадцати, миловидной, стройненькой и с большой русой косой, что тогда было не в моде, все носили короткую стрижку.

В двух комнатах по левую сторону коридора жил Николай Николаевич и его семья. Я не удержался и спросил:

— А в правой половине кто живет?

— Зубной врач.

Нет, это было совсем не то, о чем я подумал.

Чистота в квартире была стерильной. Сколько я ни тер ботинки, все равно на восковом паркете, старательно уложенном на старый дощатый пол, оставались грязные пятна. Дочка Николая Николаевича, Валя, смеялась и говорила, что здесь не мечеть и обувь можно не снимать…