Всадник без головы

There could be no difficulty in ascertaining his occupation.	Нетрудно было определить, чем он был занят.
Zeb Stump guessed it at a glance. He was tracking the headless rider.	Зеб Стумп догадался об этом с первого взгляда: неизвестный ехал по следу всадника без головы.
"Ho, ho!" muttered Zeb, on making this discovery; "I ain't the only one who's got a reezun for solvin' this hyur myst'ry!	-- Ах, вот оно что! -- прошептал Зеб.-- Не мне одному хочется разгадать эту тайну.
Who the hell kin he be? I shed jest like to know that."	Кому же еще?
Zeb had not long to wait for the gratification of his wish.	Зебу недолго пришлось теряться в догадках.
As the trail was fresh, the strange horseman could take it up at a trot-in which pace he was approaching. He was soon within identifying distance.	Всадник ехал рысью, так как следы были свежие и очень заметные; вскоре он подъехал так близко, что охотник без труда мог его разглядеть.
"Gee-hosophat!" muttered the backwoodsman; "I mout a know'd it wud be him; an ef I'm not mistook about it, hyurs goin' to be a other chapter out o' the same book-a other link as 'll help me to kumplete the chain o' evydince I'm in sarch for.	-- Иосафат! -- пробормотал Зеб. -- Как же я не догадался об этом раньше! И, если я не ошибаюсь, это еще одно звено, которое поможет мне собрать всю цепь необходимых доказательств...
Lay clost, ye critter!	Лежи смирно, скотинка!
Ef ye make ere a stir-even to the shakin' o' them long lugs o' yourn-I'll cut yur darned throat."	Попробуй только шевельнись! Если ты задрыгаешь своими длинными ногами, я перережу тебе глотку!
The last speech was an apostrophe to the "maar"-after which Zeb waxed silent, with his head among the spray of the acacias, and his eyes peering through the branches in acute scrutiny of him who was coming along.	После этого обращения к кобыле Зеб умолк и, спрятав голову в зелени акации, стал внимательно следить из-за перистой листвы за приближающимся всадником.
This was a man, who, once seen, was not likely to be soon forgotten.	Это был человек, которого, раз увидев, трудно было забыть.
Scarce thirty years old, he showed a countenance, scathed, less with care than the play of evil passions.	Хотя ему едва исполнилось тридцать лет, на его лице уже лежала неизгладимая печать дурных страстей.
But there was care upon it now-a care that seemed to speak of apprehension-keen, prolonged, yet looking forward with a hope of being relieved from it.	Сейчас он выглядел озабоченным -- очевидно, какая-то мучительная тревога давно уже не давала ему покоя, хотя он не терял надежды избавиться от нее.
Withal it was a handsome face: such as a gentleman need not have been ashamed of, but for that sinister expression that told of its belonging to a blackguard.	Лицо его можно было бы назвать красивым, если бы не печать порочности, которая выдавала в нем негодяя.
The dress-but why need we describe it?	Костюм? Но стоит ли вообще описывать его!
The blue cloth frock of semi-military cut-the forage cap-the belt sustaining a bowie-knife, with a brace of revolving pistols-all have been mentioned before as enveloping and equipping the person of Captain Cassius Calhoun.	Синий суконный сюртук полувоенного покроя, фуражка, пояс, на котором висели охотничий нож и два револьвера,-- обо всем этом уже упоминалось при описании костюма и оружия капитана Кассия Колхауна.
It was he.	Это был он.