Все хорошо

Я пожимаю плечами. И говорю, что, наверное, приболела.

– Ох, нет, неужели у нас тут бродит какой-то вирус, – вздыхает Элли.

А я отвечаю:

– Точно, Элли. Должно быть, вирус.

И жду, что Бриана вмешается в разговор. Обвинит меня. Но она молчит. Тихонько сидит в углу и часто дышит.

Во время репетиций она спокойно разучивает мизансцены. Покладисто кивает в ответ на все указания, которые, на самом-то деле, ей практически не нужны. Я и мечтать не могла, что у нас получится такой великолепный недужный Король. Измученный, отчаявшийся. Явно утративший надежду. Как царственно ковыляет она по сцене, как замечательно сорванно дышит, как прелестно страдальчески кривится ее лицо. Все в ней говорит: «Однажды я была на вершине. А теперь, поглядите-ка. От меня осталась одна шелуха».

Это великолепно! И так правдоподобно. Браво!

В чем же проблема? Да в том, что во втором акте Король, с помощью Елены, чудесным образом выздоравливает. И до самого конца пьесы Его Величество просто пышет здоровьем. Но как Бриане сыграть сцену, в которой исцелившийся Король в восторге пускается с Еленой в пляс по залам дворца?

Во время третьего прогона я решаю, что нам нужно раз и навсегда прояснить этот вопрос.

– Король Франции, – говорю я Бриане, – тебя только что вылечили, помнишь? Это чудо! Ты выздоровела. Так покажи нам, как тебе теперь хорошо.

Я ободряюще улыбаюсь. Бриана же только сильнее горбится, утонув в своем царском одеянии. Одной рукой, как в трость, вцепившись в скипетр. Другой – как в живой костыль – в плечо Элли.

И смотрит на меня взглядом, в котором читается: «Да как вы смеете! Как смеете произносить в моем присутствии слово «хорошо»?» Но вот лицо ее жалобно морщится, и она произносит:

– Не могу.

– Попробуй, – мягко настаиваю я.

А она вздрагивает, как от удара. Качает головой и, кажется, вот-вот зарыдает от жалости к себе.

– Представь, – убеждаю я, взбираясь на сцену и направляясь к ее дрожащей фигурке, – что ты наконец-то снова стала собой. – И негромко добавляю: – Кто этот человек, которому теперь так легко двигаться? Который внезапно снова может наклоняться? Стоять, не опираясь ни на трость, ни на костыль? Который вдруг словно воспаряет в воздух? И больше не боится лестниц и стульев?

Она смотрит на меня и съеживается. Все остальные студенты уже спустились со сцены в зал. Все, кроме Элли, которая так и стоит рядом с Брианой, согнувшись под тяжестью ее руки. Я подхожу ближе.

– Всего лишь минуту назад тебе было очень, очень тяжело. Ты долгие годы жила в тяжком безнадежном мире. Руки и ноги были неподъемными. Сердце изнывало от собственной тяжести. Мозг туманили лекарства. Тебе досаждали некомпетентные врачи. И реабилитологи с садистскими замашками. В скольких белых кабинетах ты побывала? Сколько докторов, глядя на тебя, качали головами? Люди обходили тебя стороной. Считали симулянткой. Боялись заразиться. Утверждали, что твое присутствие угнетает. Твои слезы давно им наскучили. Грусть и страхи приелись. Ты всем надоела. Вот она, твоя жизнь. Длинный извилистый серый коридор, уводящий тебя все ниже и ниже. Ты бы все отдала, чтобы вернуться. Вернуться к себе прежней. И что же? К тебе внезапно приходит незнакомка, в руках которой заключена волшебная сила. Им известна твоя боль. Они знают, что она такое. – Я улыбаюсь. – Что же с вами теперь, Ваше Величество? Вас переполняет небывалая легкость. Хочется плакать, но какие тут слезы, когда с губ не сходит улыбка? Вы бы с радостью поплакали, но ничего не получается. Теперь вы постоянно улыбаетесь. Смеетесь без причины.

Я и сама смеюсь, чтобы показать Бриане, что от нее требуется. Заливаюсь хохотом и никак не могу остановиться.

– Вы свободны, – сквозь смех продолжаю я. – И свобода кружит вам голову. Опьяняет. Улицы города внезапно наполнились волшебными запахами. А глаза ваши могут, не щурясь, смотреть прямо на солнце. Вам так легко, что вы буквально парите над землей. Хочется бегать, хочется танцевать!

Бриана смотрит на меня так, будто я горю прямо у нее перед носом. Вся такая легкая, гибкая и смеющаяся. Как такое возможно? Этого же не может быть!

– Нет, – качает головой она.

– Да.

– Я не могу.

– Боюсь, Ваше Величество, в пьесе сказано, что вы можете. «Лафе: Да ведь он может хоть коранту с ней танцевать!»

– Кстати, а что такое коранта? – спрашивает Элли.

– Элли, мы ведь это уже обсуждали. Это такой танец. С беготней и прыжками.

– С прыжками? – восклицает Тревор из угла. – А Грейс говорила, он медленный и плавный…

Видишь, Грейс, как они по тебе скучают?

– Что ж, Грейс тут нет, кажется? Мы с ней вполне можем кое-что по-разному интерпретировать, верно ведь? Как по мне, Шекспир подразумевал, что Король танцует энергичный танец. Так его радость будет куда заметнее, чем если он будет плавно скользить. Так что придется тебе немного попрыгать. Вот как я. Это очень весело. Видишь?