Все рушится

Людям племени Мбанта было хорошо известно, что их боги и предки порой намеренно демонстрируют долготерпение, давая человеку время зайти подальше в своем кощунстве. Но даже в этих случаях терпение их ограничено семью базарными неделями, или двадцатью восемью днями. Преодолеть этот предел не удавалось еще никому. Поэтому, когда приближалась седьмая неделя с тех пор, как дерзкие миссионеры построили свою церковь в Поганом лесу, волнение в деревне нарастало. Жители ее были настолько уверены в роковой гибели, которая ждала этих людей, что двое из новообращенных сочли за благо прервать свою приверженность новой церкви.

Наконец настал день, когда все миссионеры были обречены умереть. Но те оставались живехоньки и продолжали строить новый глинобитный дом под тростниковой крышей – для своего пастыря, мистера Киаги. На той неделе они обрели еще несколько единоверцев. Впервые среди них появилась женщина – Ннека, жена состоятельного земледельца по имени Амади, которая была на сносях.

Уже четыре раза Ннека беременела и рожала, но на свет неизменно появлялись двойняшки, которых тут же уносили на погибель в Поганый лес. Муж и его родственники уже посматривали на нее весьма осуждающе, поэтому никто особо не расстроился, когда обнаружилось, что она ушла к христианам. Туда ей и дорога.

Однажды двоюродный брат Оконкво, Амикву, возвращаясь из соседней деревни и проходя мимо церкви, заметил Нвойе среди христиан. Он был страшно удивлен и, лишь на минуту зайдя домой, направился прямо к Оконкво рассказать о том, что видел. Женщины взволнованно затараторили, но Оконкво даже бровью не повел.

Нвойе вернулся только в конце дня. Войдя в оби, он поздоровался с отцом, но тот ему не ответил. Нвойе повернулся, чтобы выйти во двор, когда отец внезапно вскочил на ноги, объятый яростью, и схватил его за шею.

– Где ты был? – заикаясь от гнева, спросил он.

Нвойе извивался, стараясь освободиться от удушающей отцовской хватки.

– Отвечай! – взревел Оконкво. – Не то я убью тебя!

Он сграбастал тяжелую палку, лежавшую на низкой глиняной приступке, и нанес сыну два или три жестоких удара.

– Отвечай! – снова взревел он.

Нвойе стоял, глядя на него, и молчал.

Снаружи, боясь войти внутрь, завизжали женщины.

– Сейчас же оставь мальчика! – произнес голос со двора. Это был дядя Оконкво, Ученду. – Ты что, рехнулся?

Оконкво не ответил, но отпустил Нвойе. Тот ушел и больше не вернулся.

Он отправился обратно в церковь и сказал мистеру Киаге, что решил возвратиться в Умуофию, где белый миссионер организовал школу, чтобы учить маленьких христиан чтению и письму.

Мистер Киага несказанно обрадовался.

– «И всякий, кто оставит дóмы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или зéмли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную»[19], – произнес он нараспев. – «… матерь Моя и братья Мои суть слушающие слово Божие и исполняющие его»[20]

.

Нвойе не совсем понял его слова, но был счастлив, что ушел от отца, и решил: когда-нибудь он вернется к матери, братьям и сестрам и обратит их в новую веру.

Вечером, сидя в своей хижине и глядя на горящие в очаге поленья, Оконкво размышлял о случившемся. Внезапно в нем снова взыграла дикая ярость, он почувствовал острое желание схватить свой мачете, броситься в церковь и искромсать всю эту подлую нечестивую шайку. Но по зрелом размышлении он пришел к выводу, что Нвойе не стоит того, чтобы за него бороться. Ну почему, с болью в сердце думал он, именно его, Оконкво, боги прокляли таким сыном? Он видел в этом происки своего чи. Как иначе мог он объяснить свои несчастья – изгнание, а теперь вот низкий поступок сына? Сейчас, когда у него было время подумать, преступление сына вставало перед ним во всей своей чудовищной гнусности.

Отречься от отцовских богов и связаться с женоподобными мужчинами, кудахчущими, словно старые куры, было крайней степенью падения. А что, если после его смерти все его сыновья решат последовать примеру Нвойе и отрекутся от предков? При одной мысли о вероятности такого ужасного хода событий, равного полному исчезновению рода, холодная дрожь пробежала по всему его телу. Он увидел себя среди предков, столпившихся вокруг своего святилища в тщетном ожидании поклонения и жертвоприношений и не находящих ничего, кроме старого пепла, между тем как его дети молятся богу белого человека. Если нечто подобное когда-нибудь случится, он, Оконкво, явится и сметет их всех с лица земли.

Оконкво имел прозвище «Ревущий огонь». Сейчас, глядя на затухающее пламя в очаге, он вспомнил об этом. Нет, он не затухающий, он – пылающий огонь. Как же мог у него вырасти такой сын, как Нвойе, выродок, слабак? Может, он – не его сын? Конечно! Он не может быть его сыном. Жена его обманула. Уж он ее проучит! Но Нвойе похож на своего деда, Уноку, отца Оконкво. Он отогнал от себя эту мысль. Его, Оконкво, называют «Ревущим огнем». Как у него может быть не сын, а баба? В возрасте Нвойе сам он был уже знаменит на всю Умуофию своей отвагой и победами в борцовских схватках.