Всесожжение

– Я не хотел вам лгать, – говорит он, вытягивая из кармана красную пачку сигарет. – После операции Антон довольно быстро понял, что его копировали, и едва не сошёл с ума от злости. До сих пор не понимаю, почему он считал, что гелевый мозг хуже, чем белковый, к счастью, потом он прекратил поиски настоящей колыбели. Потому ты и не знал. Я не хотел проходить через это дважды. Ты всегда был менее стабильным, я боялся твоих суицидальных наклонностей.

– Он обо всём знал на протяжении стольких лет… – я качаю головой в недоумении. – Я проанализировал прошлое день за днём, чтобы отыскать момент, когда мы оба погибли и были воскрешены. Я уверен, что мы утонули во время рейса на Соммос, а готтанский фрегат, который я видел в передачах по GTV, на самом деле не успел нам помочь.

– Они выловили только колыбель Марины, ваши тела ушли на дно вместе с яхтой. Это кажется невозможным, но «Г. Р. Гигер» затонул в океанической впадине глубиной более десяти километров, он оказался на четыре с половиной километра ниже океанического бассейна. Ранее я не осознавал, что Соммос вулканический остров, который соседствует с этой впадиной. Тогда бы я не позволил вам там плавать.

– Батискафы не нашли контейнеры?

– Что-то нашли, но останки трудно было идентифицировать. Огромное давление, больше 100 мегапаскалей, раздавило остов корабля, спасательная акция длилась шесть месяцев, прежде чем мы сдались. Про настоящие результаты поисков знали только я и Надя, только у нас был доступ к отчётам всех бригад и беспилотных лодок. В мир ушла информация о том, что удалось найти три колыбели и колыбельщики в очередной раз воскресли, – отец прикуривает сигарету бензиновой зажигалкой. Он культивирует забытую пагубную привычку, словно реликвию. – Я был вынужден вас копировать, не мог смириться с такой потерей.

– Ты идеальный эгоист, – я откидываю голову на мягкую спинку кресла. Минеральная крошка блестит под потолком Большого Грота. – Ты вырастил нас из запасных копий, которые собирают дружественные ИИ, слепил наши мозги так, как VoidWorks лепит мозги солдатам Death Angel

. Половина моей жизни – фальшивка.

Отец улыбается краешком губ. Он смотрит на всё сверху, как будто бы не может понять, как его сыновья могут обсуждать такой бред. Преимущество белка над гелевым сплавом, оригинальная личность, продолжительность жизни – кого это, сука, заботит во времена непрерывного трансфера данных, в мире, который в буквальном смысле этого слова трещит по швам.

Он говорит, что любил нас больше, чем себя, и, как отец, я должен знать, каково на вкус это чувство. А потом признаётся с механической искренностью, что Антон, Марина и я были его самой важной долговременной инвестицией. Ни одно предприятие семейной корпорации не может сравняться с новой ветвью генеалогического древа. Потомки семьи являются ключевыми элементами для дальнейшей концентрации благ, стратегии управления, укрепления конкурентоспособного потенциала. Он не мог создать нас с самого начала, клонировать с классической ипостаси, потому что мир, который сформировал наши личности, уже не существовал. И дело даже не в матери и не в людях, окружавших нас в детстве. Дело в забытых отношениях и отброшенных ценностях. Он был вынужден согласиться с Надей, что здесь возможно лишь жёсткое копирование.

Мой мозг был воспроизведен так же идеально, как и мозг Антона, но не хотел так же точно работать. Моего брата время от времени мучало чувство дежавю, а у меня путались формы и смешивались запахи. Я каждой порой кожи чувствовал силу гравитации, резкие взрывы в колыбели доводили чувства до бешенства. И эти несносные фантомные боли после потерянных частей тела – а ведь я потерял их все – были ужасны, их нельзя описать человеческим языком, как будто бы я бесконечно падал на колючих ступеньках, даже в тяжёлом химическом сне.

Синдром Туретта, который мне присвоили, был лишь способом защитить чувства. Накладка с безумием, чтобы я и вправду не сошёл с ума.

– А персонал клиники, в которой я проходил реабилитацию, знал об этом? – спрашиваю я, когда отец замолкает.

– В какой-то степени. Они думали, что причина всех твоих недомоганий кроется в повреждении колыбели, вызванном давлением.

– А Картер, Марина, Вероника?

– Как я и сказал, только двое знали правду. Потом ещё Антон, которого навели на след эти дурацкие припадки дежавю и жамевю. Если бы у нас тогда в лабораториях были сегодняшние нанороботы, если бы мы знали современные техники калибровки, он бы ничего не узнал, – отец глубоко затягивается. – Ну и, разумеется, Ронштайн, которого нельзя было обмануть. Хватило одного визита, чтобы он заметил, что случилось с вашими мозгами.

Значит, он знал. Не говорил, но знал. «Ваши дети – это постгумус, Францишек». Старая мерзкая сволочь.

– Как ты мог впустить в наш дом этого паразита, который увёл твою жену, а у нас забрал мать и уничтожил семью?

– Ты не понимаешь, сын, тебя слишком ослепила твоя ненависть.

– Ты должен был убить его.