Всесожжение

– С какого момента? – спрашиваю я с большим трудом.

– С самого начала. Мы вместе спроектировали их в лаборатории VoidWorks. Но ты приказал Наде уничтожить это воспоминание, потому что боялся, что не будешь любить их как настоящий отец. Это было лишним.

Настаёт тишина, в которой слышен только гул метели.

– Я хотел бы умереть там, снаружи.

Она отворачивается и входит в темноту, зияющую в полу. В подвал ведут крутые высеченные ступени. Дыру в земле должен был много веков назад засыпать пустынный песок или дикое агро, но проход сохранился в соответствии с логикой умирающего мира. Так нужно, потому он и существует посреди небытия. Вивьен останавливается, когда над полом видны только её плечи и лицо.

– Представь себе трещину в реальности, из которой сочатся френы. Представь себе огромное море голубого света под землёй, которое искажается и меняет всё. Два мира наслоились друг на друга, а их законы оказались несовместимы. Они слишком сильно отталкиваются, чтобы их сосуществование оказалось реальным, но я несу в себе оба начала, я катализатор. А сейчас представь себе окончательное Всесожжение, всеохватывающий ресет, который закроет уничтоженные истории и позволит запустить оба мира. Это будет новое начало.

Я закрываю глаза и изо всех стараюсь представить эту картину так чётко, что она становится реальнее реальности, что не остаётся ничего, кроме неё. Я хочу это видеть… Хочу…

Она неописуемо красива.

6. «Heart of Darkness»

Я представляю себе бесконечные космические аквариумы, в которых парят целые вселенные. Я представляю себе силы, которые не могут иметь имён, метасилы, в которые мы не должны верить, потому что нашли их отголоски в математике и физике, биологии и химии, божеств, растягивающихся в длину и в ширину взаимопроникающих вселенных. Я представляю себе совершенство.

Я вижу вселенные, которые организовываются в самые простые формы, порезанные бритвой Оккама, которые сворачиваются до нескольких измерений, незаметно проникающие сквозь друг друга, запутывающиеся и распутывающиеся как клочки бесконечности. Я вижу, как они взрываются и гаснут, множатся и делятся на части, а всё происходит в таком масштабе, по сравнению с которым смерть или рождение – планеты, солнечной системы, галактики, туманности – кажется несущественным мгновением. Всё происходит одновременно, во всех направлениях, с равной долей вероятности. Нет ничего невозможного – есть лишь совершенство бытия.

Свет, который плывёт с неба, оседает каплями на корпусе туннельщика.

Я выхожу из тесного помещения и смотрю вверх. Я стою в воронке из кружащих частичек нано, а надо мной плывут капли ослепляющего блеска. Сочатся с чёрной оболочки «H.O.D.», а потом соединяются в маленькие потоки и стекаются во всё бо́льшие стремительные реки. Они извиваются на поверхности корабля надо мной.

Восхищение затмевает ощущения – отнимает чувство вины, разочарование и сожаление. Я – часть бесконечного плана, которого никто не поймёт умом.

– Почему ты молчишь? Опять ведёшь свой внутренний диалог?

– Я вспоминаю старый мир, Лу.

Когда я был человеком, то говорил, как человек, чувствовал, как человек, думал, как человек. Когда я стал бессмертным духом, то лишился всего человеческого. Картинки и мысли проплывают сквозь меня электрическими зарядами, наполняют разум густой информацией и формируют его заново. Я напитываюсь ими, словно губка, впитываю, как ненасытный конденсатор. И записываю всё, что вижу: конец и начало существования.

Световые реки рисуют на брюхе туннельщика звездообразные фигуры, соединяясь друг с другом, они стекают вниз тонкой нитью. В свете тонет старый дом за моей спиной. Исчезает крыша и стены здания, блеск вливается в голую дыру в земле, прямо в место, где появилась френическая пробоина. Чужое создание ворвалось в нашу версию мира сквозь недоступный уголок земли, окружённый болотом. Мы создали идеальные условия для вторжения. А потом эвакуировали жителей оазиса, когда агро вместо того, чтобы наводнять пустыню, стало охотиться на людей. Кто-то из них принёс в мир френическую заразу.

Кружащееся болото застывает на невидимых орбитах, как мухи, приклеенные клеем в форме вальса. Металлические частички движутся вокруг лучей всё медленнее и как будто бы сонно. Пока наконец не стекают на землю, размазываясь серебристыми полосами и исчезая. Пульсирующая аура доходит до горизонта.

Дома вокруг медленно расплющиваются, теряя глубину, становясь двухмерными карликами, бумажными, нечётко сморщиваясь. Стёртые плоскости колеблются в свете туннельщика, чтобы после стольких веков повернуться боком к наблюдающему, свернуться до пары чёрточек, а потом уменьшиться до точек и исчезнуть.

– Ты хотел бы вернуться туда, Францишек?

– Этот мир до сих пор во мне. Я вижу его.

– Это звучит больше как проклятие, чем как дар.