Но когда Кэролайн вешала на крючок свой плащ «Aquascutum», она заметила, что Перл сегодня не смотрит на нее своим обычным взглядом: подозрительным, исподлобья. Вместо этого она уставилась прямо перед собой невидящим взглядом, сжимая в руке письмо. А еще на глазах у Перл выступили слезы. Кэролайн решила действовать. Тот же инстинкт пробуждался в ней, когда болела одна из ее собак. Кэролайн торопливо пересекла зал.
– Дорогая, что с тобой? Что-то случилось?
– Мама! – испугался Луис.
Сам он с высокого табурета спуститься не мог, а значит, там его можно было оставлять спокойно, не боясь, что он влезет, куда не надо.
– Мама! Бо-бо?
Перл усилием воли взяла себя в руки и чуть дрогнувшим голосом ответила:
– Нет, милый. Не бо-бо.
Кэролайн легонько коснулась ее плеча. Перл дрожащими руками протянула ей письмо и пошла, чтобы взять Луиса на руки.
– Иди сюда, мой маленький, – проворковала она; Луис спрятал лицо на ее широком плече, поэтому глаза мамы он в этот момент не видел. – Вот так, – ворковала она, – все хорошо.
– В сад не пойду, – решительно объявил Луис. – Хочу с мамой.
Кэролайн глянула на письмо. На бумаге красовалась официальная эмблема Стратегического управления здравоохранения Северо-Восточного Лондона.
Кэролайн отложила письмо.
– Какая гадость! – объявила она, сморщив нос. – Как не стыдно лезть в чужие дела и учить людей жить! Вот что такое государство-няня! Этим социалистам левого крыла до всего есть дело, но это просто жестоко!
Перл растерянно заморгала. Кэролайн сказала именно то, что нужно, чтобы ее подбодрить.
– Но это же… официальное письмо.
– Значит, они официально расписались в собственной никчемности. Да как они смеют?! У тебя очень симпатичный мальчик. Полноват, конечно, но ты это и без них знаешь. Вес твоего сына их не касается. Хочешь, порву их мерзкую бумажку?
Перл поглядела на Кэролайн почти с благоговением:
– Но это же документ…
– Ну и что? – пожала плечами Кэролайн. – Между прочим, этой ерундой занимаются на наши честно уплаченные налоги. Чем меньше будут рассылать подобных посланий, тем лучше для всех. Так я его рву?
Шокированной Перл вдруг захотелось наплевать на все правила, и она кивнула. Обычно она относилась к официальным письмам со всей серьезностью. По ее опыту, или ты делаешь то, что там написано, или жди неприятностей. Тебе сокращают пособие. Тебя переселяют в другой микрорайон, и ты едешь туда, даже если условия там жуткие. Приходят официальные лица и проверяют, как живут твои дети, а если будешь возмущаться, как бы их вовсе не отобрали. Потом те же официальные лица спрашивают, много ли ты пьешь, куришь ли, сколько часов в день работаешь и где отец ребенка, а если ляпнешь что-то не то, даже по мелочи, значит туфли тебе в ближайшее время покупать будет не на что. Поэтому, глядя, как Кэролайн рвет письмо, будто глупую рекламу, не стоящую внимания, Перл ощутила, как в душе неожиданно зарождается что-то новое. Она по-прежнему завидовала Кэролайн из-за того, что та с подобными проблемами незнакома. И все же Перл вдруг испытала приятное чувство освобождения.
– Спасибо, – тихо, с робким восхищением поблагодарила она.
– Знаешь, а ты ведь совсем не похожа на человека, который пляшет под чужую дудку, – заметила Кэролайн, аккуратно сметая обрывки в мусорное ведро.