Вторая попытка

«У меня в квартире новый телефон: можно разговаривать сразу вчетвером». Была такая популярная песенка местного значения. И как всё популярное, действительности не соответствовало. Почти. Поскольку случались исключения, когда линия с линией сцеплялись, доводя количество собеседников до указанного в песенке числа абонентов. Странно, но подобного рода события восторга у клиентуры АТС не вызывали. Скорее напротив – способствовали возникновению негативных эмоций вроде раздражения, непонимания, досады. И заканчивались, как правило, темпераментным выяснением в кабельном эфире, чей разговор важнее, то есть, кто из абонентов делится действительно важной информацией, а кто просто треплет бескостным языком и, следовательно, как совестливый и воспитанный человек, должен очистить линию от своего необязательного присутствия.

Но случались исключения иного рода, исключения в виде подключений: двое разговаривают, а третий внимательно слушает, не вмешиваясь, не перебивая и вообще никоим образом не выдавая своего скромного присутствия. Этот таинственный третий-лишний на память свою не полагался, но крепко дружил со звукозаписывающими устройствами, которые, впрочем, не всегда отвечали ему взаимностью. То есть лишь в том случае, если, имея импортное происхождение, располагали в соответствующем количестве соответствующего происхождения запасом магнитных пленок. А этого продукта даже не на всех незримых бойцов невидимого фронта хватало, отчего нередко приключалось с ним (продуктом, а не закаленным бойцом) примерно то же, что и с растворимым кофе, который привезли на базу, а растворимый кофе, не будь дураком, вдруг взял и растворился сразу. Поэтому импортные пленки приходилось строго лимитировать: столько-то тысяч километров на «Битлз», столько-то на Высоцкого, столько-то на нужды фронта, и эвон сколько – на подражание растворимому кофе, на поддержание спасительного дефицита в стране победившего социализма. Социализм же приходилось защищать не только дефицитом и узкой специализацией различных подразделений специальных служб, но и дифференцированным снабжением оных. Так если какой-нибудь боец бдел на благо социалистической родины в подразделении, занимающимся исключительно шпионами, диверсантами и предателями, то его дружба с импортными агрегатами практически ничем не омрачалась. А если все тот же вертухай коммунизма упражнялся в недосыпе на поприще чтения в сердцах сограждан, то дружить ему приходилось в основном с продукцией отечественного электромашиностроения, и тяготы сей дружбы никакой избыток советской магнитной пленки не был в состоянии скрасить. Стоит ли говорить, что подобное неравенство в обеспечении не способствовало взаимопониманию между двумя подразделениями, занимающимися в сущности одним большим общим делом – защитой социалистических завоеваний трудящихся (в том числе и отечественного электромашиностроения) от посягательств внешних инсинуаторов и внутренних клеветников. Впрочем, справедливости ради, следует отметить, что неравенство в обеспечении двух служб компенсировалось разницей профессионального риска: у пользователей импортной техники он был значительно выше, чем у жертв отечественного электромашиностроения. Зато последние могли гордиться исключительной трудоемкостью своей работы – в точности по Маяковскому: на тонну словесной руды доносов – пол-литра действительно злобной клеветы на социалистический строй, чреватой потенциальной изменой светлым идеалам ленинизма, либо их ревизионистским искажением, что ничуть не лучше. Однако перелопачивать приходилось не только доносы, но и кабельный эфир абонентов АТС. Причем не всегда точечно, как у службы контрразведки. Порой доводилось прибегать к тотальным мерам, заимствованным из арсенала артиллерии залпового огня, – бить по площадям. Как, например, сейчас, когда были взяты под выборочный контроль все телефонные аппараты преподавательского состава средней школы № *09, а также некоторые из телефонов старшеклассников. Разумеется, записывалось на пленку не все разговоры (тут никакого избытка советской пленки не хватит), но только та болтовня, в которой присутствовало ключевое слово: «Брамфатуров» или его производные: «Владимир»[155], «Володя», «Вова», «вундеркинд», «негодник», «всезнайка», «умник», «мутант». Впрочем, случались исключения чисто рефлективного характера, когда рука третьего-лишнего, не входя с ходатайством в высшие церебральные инстанции, сама реагировала не на ключевое слово, а на слово, вызывающее повышенный профессиональный интерес. Например, «анонимка»…

– Алло? Самсон? Привет, это товарищ[156] Ардарян тебя беспокоит.

– Здравствуйте, товарищ Ардарян…

– Тут такое дело… Ты там один?

– Пока нет, но сейчас буду. Мэлсик[157], пойди, свари мне кофе. Только не переборщи как в прошлый раз с сахаром… А ты, Женевьева, лучше бы маме со стиркой помогла, чем в телевизор пялиться… Всё, один я, товарищ Ардарян…

– В общем, ты особенно не волнуйся, Самсон, но на тебя поступила анонимка…

– Анонимка?! От кого?

– От доброжелателя.

– Добро-кого?

– Բայրացականից[158].