Закончив, я хорошенько вытерлась. Мне дали нижнее белье: это было совсем не то, что обычно носили приютские дети – трусики были красивее и новее. Я оделась и снова прошла мимо детей. Проходя, я заметила, как одна из девочек пропустила Патрисию вперед. Я почувствовала к ней благодарность и подумала, что правильно сделала, когда поделилась с ней как-то шоколадными конфетами. Мы переглянулись. Она украдкой мне улыбнулась, и я благодарно улыбнулась в ответ. С ее стороны это был чудесный дар, и я была уверена, что она это понимает. Я остановилась, и работница приюта, помогавшая мне, положила руку мне на плечо и подтолкнула вперед. Я посмотрела на нее и попросила подождать. Она послушалась – должно быть, увидела что-то в моем взгляде, потому что обычно работникам не было дела до наших чувств. Я повернулась и посмотрела на Патрисию – мы видимся с ней в последний раз! Мне захотелось подойти и обнять ее, но это сделало бы ее еще более уязвимой. К тому же я боялась, что не выдержу. Поэтому я просто улыбнулась ей, она улыбнулась в ответ и показала мне «фигу», зажав большой палец между средним и указательным. В Бразилии этот жест показывают на удачу. Я ответила тем же. Я думала, что еще увижусь с Патрисией и успею попрощаться, но мы больше не увиделись. Я даже не успела ее обнять, о чем до сих пор жалею.
Работница приюта помогла мне одеться. Я надела ярко-желтые спортивные штаны и кофту с длинными рукавами в тон. Еще мне дали белые носки и белые кроссовки; кроссовки были ужасно неудобные и вдобавок мне слегка малы. Достав откуда-то расческу, женщина расчесала и взбила мне волосы. Мне это не понравилось. Потом я почистила зубы настоящей пастой и мы вместе пошли по коридору, вниз по лестнице, снова по коридору, который вел к выходу из приюта. Я оглядывалась в поисках матери, но не видела ее. Мы все шли и шли, наконец пришли в кабинет хозяйки приюта. Она поблагодарила работницу, которая помогала мне все утро, и попросила ее нас оставить.
Я чувствовала, как колотится в груди сердце – так сильно, что я невольно глянула на свою грудь, чтобы убедиться, что другие этого не видят. Хозяйка все говорила и говорила. Я знала, что должна ее слушать, но не могла сосредоточиться. Потом дверь отворилась и вошла женщина с Патриком на руках. Он не плакал, но вид у него был не очень довольный. Хозяйка попросила меня сесть, и я села на коричневый стул у стены. Она стала рассказывать, как теперь все будет замечательно, как важно хорошо себя вести, и еще велела улыбаться, когда за мной придут. Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Впервые за все время я увидела в глазах хозяйки что-то такое, что дало мне надежду. Вид у нее был слегка обеспокоенный и взволнованный и, может быть, даже немного испуганный. Я надеялась, что она все-таки передумает, поймет, что все это – большая ошибка. Но в глубине души понимала, что этого не произойдет. Чему я научилась на улице? Можно сколько угодно мечтать и фантазировать, но надо уметь отделять мечты и фантазии от реальности. А реальность – это вовсе не сладкий сон.
Внезапно в дверь постучали и вошли двое людей, с которыми я познакомилась накануне. Они улыбнулись – вид у них был счастливый, но в то же время немного напряженный. Взрослые немного поговорили, кто-то попросил меня поздороваться, что я и сделала. Женщина, державшая Патрика, вручила его той, которая должна была стать нашей новой мамой. Она улыбнулась и осторожно взяла его на руки. Но едва она его взяла, как он тут же заплакал. По его щекам катились крупные слезы. Он протягивал ручки к женщине, которая его отдала. Внутри меня все кричало от боли, хотелось подбежать, выхватить его из ее рук, прижать к себе и успокоить, сказать, что я здесь. Но я лишь молча стояла, как послушная девочка. Хозяйка велела мне подойти и обнять своих новых маму и папу. Я подошла и обняла.