Читаем Второй шанс для Кристины. Миру наплевать, выживешь ты или умрешь. Все зависит от тебя полностью

Хозяйка сфотографировала нас всех вместе, и я стояла и улыбалась, как и было велено. Спустя пять минут – или пять часов, – пришло время ехать. Мы все прошли к воротам: мои новые мама и папа, Патрик, хозяйка и еще две работницы приюта, которые мне особенно нравились. Наша новая мама держала Патрика на руках. Он уже не плакал и теперь дергал ее за волосы и очки – но не так, как мне хотелось бы, а скорее, из любопытства. Ворота отворились, и мой новый папа взял меня за руку. Ощущение было невероятно странное. Я могла сама о себе позаботиться, так было всегда, и мне не нужно было, чтобы кто-то – в особенности незнакомец – держал меня за руку. Мы вышли за ворота и пошли по тротуару, прочь от приюта. Я повернулась и увидела, как работницы приюта улыбаются и машут мне руками. Мне стало еще хуже, чем прежде: я ощутила панику и ужас. Реальность вдруг навалилась на меня. Больше не имело смысла притворяться, что все чудесным образом разрешится само собой и станет лучше. Я попыталась вырваться из хватки мужчины – моего нового отца, – потом закричала и заплакала. В отчаянной попытке вырваться я кричала хозяйке приюта, что не хочу уезжать, что я буду хорошо себя вести, буду всем помогать. Я видела, что ей неловко, но не могла ничего с собой поделать. Мужчина крепко держал меня за руку. Хозяйка крикнула, что все будет хорошо, в последний раз махнула рукой, вернулась на территорию приюта и закрыла ворота. Теперь кричать и сопротивляться было бесполезно. Я повернулась и пошла за своими новыми родителями. Вся уверенность испарилась: я чувствовала лишь растерянность и горечь. Я была совершенно одна в этом мире, таком необъятном. Что мне оставалось делать? Мой новый отец держал меня за руку, а новая мать то и дело с беспокойством поглядывала на меня. Но я шла дальше, оцепеневшая и как будто в забытье. Мы сели в такси, которое ждало нас неподалеку от приюта. Я все плакала и плакала, не в силах вынести всего этого… Тогда мне казалось, нет боли сильнее той, что я чувствовала, и я физически не готова была к еще большей боли. Любой человек, которому приходится выживать на улице, должен научиться выдерживать невыносимую боль, хотя бы для того, чтобы не потерять лицо в ситуациях, когда уже не остается ни единого шанса и надежды. Я была напугана, но все же сохранила часть себя за стеной из гордости, и увозила эту часть в неизвестный, новый мир.

Никто не должен увидеть моего страха – а я безумно боялась.

Посещение приюта

2015 г.

Не знаю, сколько мы с Ривией стоим у ворот приюта и ждем, чтобы кто-нибудь вышел и впустил нас. Я вдруг понимаю, что все еще сжимаю прутья калитки, когда появляется мальчик лет семи, который смотрит на нас с любопытством. Я здороваюсь с ним, и он отвечает на приветствие. Нас впускают и велят подождать. Я оглядываюсь, не веря, что все это происходит наяву. Чуть не плача, я отступаю к воротам, потом смотрю на Ривию, которая улыбается мне и участливо спрашивает, как я себя чувствую. Я рассказала о воротах и о моей матери. Когда я говорю об этом, то не чувствую грусти. Внезапно я понимаю, что время сделало то, что казалось невозможным: оно залечило эту рану, хотя и не до конца.

Теперь, снова оказавшись в этом месте, я чувствую не ярость, а любовь. Болезненные воспоминания о том, как меня вырывали из рук матери, навсегда останутся со мной – я и не хочу, чтобы они уходили. Они – часть меня, благодаря им я стала такой, какая есть, но теперь все видится мне совершенно в другом свете. Я вижу картину в целом. Все эти годы мне то и дело говорили, что я должна быть благодарна за то, что получила возможность на лучшую жизнь, и меня это бесило. Человеку свойственно навязывать свое мнение, мысли, чувства и ждать, что все с ним согласятся. Никто, кроме меня, не знает, что я чувствовала и через что прошла. Поэтому никто не может говорить, что я должна или не должна чувствовать. Разумеется, я благодарна за то, что сбежала из грязных трущоб и получила шанс на образование, работу и жизнь в демократическом обществе. Но в мире столько других не менее важных вещей, помимо должности на визитке, модели машины или дизайнерских джинсов. Стоя у калитки, которая теперь кажется гораздо меньше, чем когда мне было восемь, я испытываю благодарность – не за машину, хорошую квартиру или кучу вещей. Я благодарна совсем за другое. Я вдруг понимаю, что уже давно вытянула счастливый билет: когда выжила. Ни у Камили, ни у того мальчика, рывшегося в ресторанной урне, не было этого шанса. Я получила новую жизнь вместе с возможностью самореализации – то, о чем мечтают многие дети, но никогда не смогут получить. Да, было нелегко, и были моменты, когда я думала, что сойду с ума, или когда мне хотелось исчезнуть, но в моей жизни была любовь, дружба, семья и потрясающие люди. Как иначе я оказалась бы здесь и чувствовала бы эту невероятную любовь, благодарность и радость?

Перейти на страницу:

Все книги серии Замок из стекла. Книги о сильных людях и удивительных судьбах

Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…
Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…

Жаркой июльской ночью мать разбудила Эдриенн шестью простыми словами: «Бен Саутер только что поцеловал меня!»Дочь мгновенно стала сообщницей своей матери: помогала ей обманывать мужа, лгала, чтобы у нее была возможность тайно встречаться с любовником. Этот роман имел катастрофические последствия для всех вовлеченных в него людей…«Дикая игра» – это блестящие мемуары о том, как близкие люди могут разбить наше сердце просто потому, что имеют к нему доступ, о лжи, в которую мы погружаемся с головой, чтобы оправдать своих любимых и себя. Это история медленной и мучительной потери матери, напоминание о том, что у каждого ребенка должно быть детство, мы не обязаны повторять ошибки наших родителей и имеем все для того, чтобы построить счастливую жизнь по собственному сценарию.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Эдриенн Бродер

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное