Второй том «Мертвых душ». Замыслы и домыслы

Здесь пропуск, который состоит в том, что Чичиков улаживает дело между Леницыным и братьями Платоновыми. Потом отправляется к старухе Хоносаровой, тетке Хлобуева, и там после ее смерти составляет фальшивое духовное завещание[452].

В иных списках это место просто обозначалось словами: «Вероятно, пропуск»[453]. Очевидно, что намерение Шевырева более подробно припомнить содержание слышанных им глав второго тома «и изложить их вкратце на бумаге», о котором писал Д. А. Оболенский, так и не было осуществлено[454]

.

Положенные в основу издания 1855 года текстологические принципы Н. П. Трушковский определял следующим образом:

…издавать эти отрывки со всеми вычеркнутыми и потом вновь написанными местами совершенно невозможно; не говоря уже о трудности в типографском отношении, самое чтение их было бы затруднительно. <…> мы постараемся, по крайней мере, указать на места, которые в особенности в ней перечеркнуты и которые, как сам читатель может заметить, своими отрывочными предложениями уже показывают, что это только наброски[455].

Обещание это, однако, не было выполнено: в самом тексте «вычерки» не отмечались, что отчасти компенсировалось приложенным в конце книги образцом гоголевской рукописи. Не было отчетливо указано во вступительной статье и на то, что рукопись отчетливо расслаивается на два слоя, верхний и нижний, и соответственно не было понятно, по какому из слоев осуществлена публикация.

О других текстологических проблемах, с которыми столкнулись публикаторы, и сомнениях, какой текст предпочесть, Н. П. Трушковский обмолвился дважды. Первый раз – в описании первой главы, переделанной «столько раз, что даже трудно решить, что именно следует выбирать»[456]. Второй – в описании последней главы, которую сам он называл «пятая»; он отмечал, что «в самом начале несколько страниц зачеркнуто и потом, между строками, написано вновь уже другим почерком»[457].

Список второго тома «Мертвых душ», сделанный Шевыревым с гоголевской рукописи в 1852 году и опубликованный в 1855‐м, воспроизводил, как уже неоднократно было замечено, в основном верхний слой рукописи (то есть ее более позднюю редакцию), но… с вольным или невольным привнесением в нее отдельных фрагментов из нижнего слоя, а также промежуточной, впоследствии отмененной Гоголем правки, что делало его во многих отношениях «комбинированным»[458]

. В качестве одного из многочисленных примеров подобной контаминации приведем текст из главы II:

Чичиков, в первую минуту, не мог дать себе отчета в том, что такое именно перед ним стояло, и только потом уже заметил, что у нее был существенный недостаток, именно недостаток толщины[459].

Если заглянуть в рукопись, то можно увидеть, что в ее нижнем (раннем) слое это место выглядело следующим образом:

Несмотря на то, что Чичикову почти знакомо было лицо ее по рисункам Андрея Ивановича, он смотрел на нее, как оторопелый. И потом уже заметил, что у ней был существенный недостаток, именно недостаток толщины.

После правки соответствующее описание в верхнем слое приняло следующий вид:

Чичиков в первую минуту не мог дать себе отчета, что такое именно пред ним стояло. Трудно было сказать, какой земли она была уроженка. Такого чистого благороднаго очертанья лица нельзя было отыскать нигде, кроме разве только на одних древних камейках.

Слова «Чичиков в первую минуту не мог дать себе отчета, что такое именно пред ним стояло» были вписаны в рукописи на полях. Таким образом, получалось, что одну часть предложения Шевырев/Трушковский могли брать из правки верхнего слоя на полях, а другую – из зачеркнутого Гоголем нижнего слоя рукописи, тем самым их контаминируя. Так же и в описании Тентетникова, рисующего портрет Улиньки: