Второй том «Мертвых душ». Замыслы и домыслы

О том, что данные описания предполагались именно для текста поэмы, свидетельствует и упоминание имени Чичикова в одной из записей: «С обоих боков сходили к долине круглобокие горы, насупротив одна против <другой>, а за ними третья, насупротив Чичикова, облаченная туманом»[513].

Перекликается с содержанием второго тома и запись в записной книжке 1846–1851 годов, начинающаяся словами «Рассмотрение хода просвещения России» и содержащая размышления о необходимости для России развиваться из собственных начал, чему, впрочем, препятствует «хаотическое смешение» «в образе жизни, а пуще всего в голове русского человека»[514]

. С этим коррелируют рассуждения о просвещении Костанжогло (Скудронжогло), а также описание дома Хлобуева, представляющего «как бы смешенье нищеты с блестящими безделушками позднейшей роскоши»[515].

Фраза из той же записи («Множество комиссий, комите<тов> увеличило сложность, упавшую тяжелым бременем»[516]

) предвещает обрисовку в третьей главе деятельности Кошкарева.

С содержанием второго тома непосредственно связана и появившаяся в записной книжке 1846–1850 годов среди других имен фамилия Тентетников. Наконец, в числе сюжетных и мотивных источников устного происхождения следует упомянуть анекдоты и «характерные выражения», переданные Гоголю М. С. Щепкиным. Так, к рассказу Щепкина восходит присказка «полюбите нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит», вложенная в главе II в уста исправника, а также рассказ о городничем, «которому нашлось место в тесной толпе». Именно его гоголевский Петух сравнивает «с лакомым куском, попадающим в полный желудок»[517].

Из литературных (печатных) текстов в качестве источников сюжета второго тома «Мертвых душ» с уверенностью можно назвать лишь немногие. В первую очередь, это статья С. П. Шевырева «Об отношении семейного воспитания к государственному», опубликованная в периодике, а затем, в том же 1842 году, и отдельным изданием[518]

. В статье Шевырев рассуждал о гармонии, которая должна существовать между семейным воспитанием и общественным, а также о важности момента, когда отрок из семьи попадает в школу и встречается с воспитателем:

Важнейшая трудность для воспитателей состоит в свободе, приносимой детьми из семей; часто, не зная как справиться с нею, они считают за лучшее вовсе уничтожить ее; но воспитатели должны бы помнить, что эта свобода – прекрасное человеческое вещество, и что их дело – превратить ее в силу нравственной воли[519].

Прочитав статью, Гоголь признался Шевыреву, насколько близки оказались ему его взгляды и насколько они «сошлись», «никогда не говоря и не рассуждая друг с другом» (письмо от 18 февраля (2 марта) 1843 г., Рим). Под близостью взглядов Гоголь имел в виду шевыревские размышления о воспитании истинном и воспитании ложном, которым в его поэме отвечал контраст педагогических систем двух наставников юного Тентетникова: «необыкновенного наставника» Александра Петровича и учителя-схоласта Федора Ивановича[520]

.

Отдельные почти текстуальные совпадения между статьей Шевырева и первой главой поэмы (рассуждения о важности умелого перевода семейной свободы в русло общественного долга, о черствой строгости, способной умертвить в отроке благородные чувства, и т. д.), позволяют предположить, что Гоголь нашел у Шевырева как раз тот материал, который позволил ему осуществить задуманное еще в 1841 году и зафиксированное в записной книжке 1841–1844 годов намерение «развить статью о воспитании во 2‐й части»[521] (см. с. 22 наст. изд.). Проблема воспитания определяла при этом не только судьбу персонажа и поэтический строй произведения, но и душевный строй автора: «Свободно воспитывался и сам художник, чтобы быть в состоянии завершить свой труд»[522].

Другие книжные источники второго тома «Мертвых душ» определяются кругом чтения Гоголя периода работы над продолжением поэмы. Интересом к «духовной статистике Руси», который у Гоголя начинает проявляться с 1842 года и резко возрастает к 1846–1847 годам[523], вызвана его просьба к С. Т. Аксакову прислать ему «Хозяйственную статистику России» В. Андросова (М., 1827) «и еще если есть какое-нибудь замечательное сочинение статистическое о России вообще или относительно частей ее, вышедшее в последних годах» (письмо от 15 (27) июля 1842 г., Гастейн).