Введение в психоанализ

иерархия, взаимозависимость, степень влияния на образ жизни — по всем этим

вопросам в социо-гуманитарных науках ведутся нескончаемые споры. Попытки

сведения всего ансамбля потребностей к какому-то одному их виду — экономическому

(Маркс), сексуальному (Фрейд) — не выдерживают критики. Сегодня преобладает

точка зрения, что потребностей у человека много, что каждая из них

самостоятельна и не выводима из других. Человеческие потребности принято

называть экзистенциальными, поскольку каждая из них связана с особенностями

существования человека, с “человеческой ситуацией”. Экзистенцией (лат.

“существование”) называют непосредственное переживание человеком своего

присутствия в мире, которое складывается из многих компонентов: сознания,

чувства свободы, ответственности, заботы, страха, любви, веры, надежды и т.д.

Каждый философ-антрополог акцентирует особенно значимые для него чувства и

состояния. Киркегор писал о страхе. Маркс говорил о борьбе. Фейербах — о любви.

Н. А. Бердяев говорит об одиночестве, тоске, свободе, бунтарстве, жалости,

сомнении. Конечно, степень выраженности каждой экзистенциальной потребности,

также, как и содержание, наполненность их — у всех людей разные.

Каждый человек что-то сознает, о чем-нибудь мыслит, на что-то надеется, что-то

любит. Можно верить в Бога или в то, что Его — не существует, но нельзя ни во

что не верить. Объекты веры, заботы, любви — меняются, но сами потребности

верить, заботиться, любить — остаются.

Экзистенциальные потребности по ряду признаков отличаются от любых других.

Во-первых, своей непреходящестью, неудовлетворяемостью. Голод, сексуальная

потребность могут быть удовлетворены. Социальные проблемы, связанные с

бедностью, общественным порядком, всеобщей грамотностью, равенством прав,

гражданским согласием, хотя и сложны, но разрешимы. Глупо и недостойно человека

всегда желать досыта поесть и никогда не иметь такой возможности, всегда мечтать

о богатстве и оставаться бедным, всегда надеяться на мир, но все время воевать.

Но потребность любить, надеяться, верить по самой своей природе неразрешима

никаким “конечным действием”, конкретным поступком. Во-вторых, экзистенциальные

потребности разрешаются под знаком разума и свободы. Они так или иначе

осознаются и для их удовлетворения человек должен совершить какой-то выбор.

В-третьих, экзистенциальные потребности непосредственно включены в “человеческую

ситуацию”. Они являются вечными, характеризуют всего человека. Они

свидетельствуют о здоровье, нормальном состоянии, а их отсутствие — о патологии.

Того, кто никого и ничего не любит и ни на что не надеется — нельзя считать

человеком.

Экзистенциальные потребности ниоткуда не выводятся. Они даны вместе с жизнью, в

то время как специфические потребности организма и духовно-культурной жизни

обусловлены полом, возрастом, гражданским состоянием и другими конкретными

обстоятельствами.

“Человеческая ситуация” в основе своей — противоречива, драматична. Разум —

гордость и достоинство человека — есть также и его проклятье. Всякое затруднение

человек преодолевает с помощью мысли. Но чем шире и яснее он мыслит, тем острее

и мучительней осознает свое одиночество, свою конечность, смертность и

ограниченность. Итог мудрости, к которой приходит человек к концу жизни — это

сократовское: “Я знаю лишь то, что ничего не знаю”. Это не острота, а адекватное

выражение “человеческой ситуации”. Человек не может удовлетвориться ограниченной

суммой знаний, монотонно-инстинктивным существованием или добросовестном

выполнение социальной роли. Он всегда преодолевает самого себя, нарушает

какие-то границы.

Социальная жизнь и динамизм истории с ее скачками “вперед” и откатами “назад” —

связаны, по Фромму, не столько с социальными и классовыми противоречиями,

сколько с экзистенциальными дихотомиями, укорененными в человеческой природе.

Эти дихотомии принципиально неразрешимы — ни практически, ни интеллектуально.

Например, сколько бы человека ни думал о естественности смерти для каждого

живого существа, он никогда не сможет приучить себя к мысли, что его

когда-нибудь не будет на свете. Как неразрешима дихотомия между “бытием к

смерти” и верой в бессмертие, так неразрешимо и противоречие между богатством

родовых возможностей и ограниченностью их реализации отдельным человеком. Полная

самореализация личности должна была бы означать возможность для человека

испытать все, что, в принципе, может испытать человек. Но мы знаем, что всякий

успех, всякое достижение покупаются ценой какого-то ограничения. Любовь, наука,

искусство требуют огромной самоотдачи, а значит — отказа от многого. Отсюда —

вечная неудовлетворенность человека настоящим. Кто может сказать: “Остановись,

мгновенье, ты — прекрасно”? Неудовлетворенность, извечное ощущение

противоречивости бытия заставляют человека творить, искать, познавать.

Еще одна дихотомия экзистенциального типа просматривается в общении. Человек

страстно стремится к душевному контакту с другим человеком, к неограниченному

взаимопониманию и доверию. Однако он ощущает невозможность проникнуть до конца в