Вы меня слышите? Встречи с жизнью и смертью фельдшера скорой помощи

Я прекращаю нажимать, подхватываю голову и плечи пациентки, с силой переворачиваю ее на левый бок и подпираю сзади коленом, чтобы она не перевернулась обратно, пока едкая масса изливается у нее изо рта, соскальзывает с кожи и стекается в яркую, комковатую лужицу на ковре. Выглядит жутко и жалко — как оскорбление со стороны самой природы, как будто кто-то выделил неоновым маркером слова «ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ ЧТО-ТО ОЧЕНЬ СТРАШНОЕ». Я поднимаю взгляд и вижу, что муж и сын Мэри в ужасе смотрят на нас.

— Мне очень жаль.

— Вы делаете то, что нужно сделать. Мы можем чем-то помочь?

— Можете принести каких-нибудь салфеток?

Рация пищит. Я стягиваю ее с прищепки на ремне скользкой от рвоты перчаткой. Вообще говоря, перчатку надо было бы снять, но в этой липкой духоте я никак не смогу надеть другую.

— У пациентки остановилось сердце. Пожалуйста, направьте сюда бригаду.

— К вам кто-нибудь приедет, как только сможет.

Сейчас как раз пересменка: дневная смена заканчивает работу, ночная заступает на дежурство. «Хороших моментов» для остановки сердца вообще не может быть, но сейчас — один из худших. Какое-то время я еще буду один.

Я шарю рукой в поисках ручного аспиратора. Пациентка по-прежнему лежит на боку, но я хочу снова уложить ее на спину и продолжить реанимацию. Сын протягивает мне коробку салфеток, я кое-как стираю содержимое желудка с ее рта, носа и глаз. Поток, кажется, прекратился, но я уверен, что он начнется снова, как только я продолжу нажимать на грудную клетку. Я опускаю пациентку на пол, открываю рот, вставляю туда мундштук аспиратора, нажимаю на грушу, отпускаю, и желчные соки всасываются в трубку, но вместе с ними втягиваются несколько твердых кусков. Они застревают, и когда я снова нажимаю, давление оказывается сниженным, и больше ничего не выходит. Я расчищаю, что могу, но мой простенький инструмент мало чем мне поможет, если жидкость снова рванет наружу.

Я пару раз нажимаю на мешок Амбу, затем возвращаюсь к грудной клетке и начинаю ритмичные нажатия. Но сейчас передо мной встала дилемма.

* * *

Работа в машине быстрого реагирования действительно дала новую пищу моим тревогам, потому что теперь мне пришлось остерегаться целой уймы новых ловушек. Но работа в одиночку в каком-то смысле меня раскрепостила. Как выяснилось, когда некуда деваться, мозг имеет свойство сосредотачиваться. Невозможно просто стоять, бестолково улыбаться и говорить что-то вроде:

— Я уверен, мои коллеги скоро приедут.

Нужно что-то делать. Нужно действовать.

Я свел все к самым основным вещам. Самыми важными были первые две минуты. Я сосредоточился на одной задаче: понять, существует ли угроза жизни пациента и необходима ли срочность. В этом состояла моя главная цель, и все остальное следовало из этого — или отпадало. Если угроза была, то я старался провести как можно более полное лечение, выспросить как можно больше подробностей по истории болезни, максимально изменить ситуацию, за время до приезда бригады, сколько бы ни пришлось ее ждать. (А иногда ждать приходилось долго.)

Необходимость работать в одиночку не заставила меня почувствовать себя скованным: я понял, что ответственность сама по себе дает больше свободы. Дело было даже не в возможности оценивать состояние пациентов не под наблюдением коллег и лечить их, как сочту нужным. Дело было в том, что мне было некуда деваться: некому было работать за меня. Вопреки моим ожиданиям, обнаружилось, что я действую с удивительно ясной головой.

Тем не менее случались ситуации — например, как сегодня с Мэри, — когда мне нужно было одновременно сделать две крайне важные вещи, а у меня всего две руки.

* * *

На вероятность выживания после остановки сердца влияет множество факторов, но главным образом ее повышают три вещи:

— как можно более быстрый электрошок по сердцу в состоянии фибрилляции;

— эффективный, непрерывный непрямой массаж сердца для поддержания кровообращения;

— лечение любой причины остановки сердца, если она обратима.

В случае Мэри первое неактуально: ее сердце поддерживает нормальный ритм электрической активности (во всяком случае, сейчас), просто не бьется. Но второй и третий элементы в данный момент противоречат друг другу, а пока я один, я не могу заняться ими обоими одновременно.

Поскольку я работаю один, самое важное для меня — качественно провести сердечно-легочную реанимацию: ритмичные нажатия на грудную клетку, имитирующие сокращения сердца и перекачивающие кровь по организму, во все ткани и органы. Но я уверен, что работаю с гипоксической остановкой сердца, то есть ее причина — затруднение дыхания. Поэтому мне нужно восполнить запас кислорода, чтобы красным кровяным тельцам было что переносить. Проблема в извергнутом содержимом желудка: оно забивает дыхательные пути, вторгается в легкие, разъедает ткани, снижает объем кислорода, поступающего в организм, и подрывает все мои усилия.