Вышивальщица

Отрывок из подслушанного телефонного разговора членов Коза Ностры об убийстве Уильяма Джексона, запись ФБР – как значилось в книге – был лишь эпиграфом. О чём же тогда книга? Арина открыла второй глаз.

«Пролог. Северный Ирак. Палящее солнце крупными каплями выжимало пот из упрямого старика, которого мучило дурное предчувствие» – прочитала Арина. И не могла уже оторваться от строчек, открывающих страшный своей реальностью древний мир.

В октябре она устроилась работать на ферму, где проходила учебную практику. Фермер был страшно рад, тётки-скотницы, помнившие, как подвели Арину, делали всё, чтобы «девочка зазря не утомлялась». А ветеринар, который на ферме всё-таки был (хитрый фермер обманул студентов, и те вообразили себя единственными коровьими врачами), взял Арину под своё покровительство и терпеливо учил всему, повторяя попеременно «молодец, девочка» и «руки бы тебе оторвать».

Под напором рогатых англеров и непоротой коровьей детворы депрессия в панике отступила. На ферме Арина проработала до весны, усердно занимаясь профильными предметами. А в июне пересдала ЕГЭ на отлично и уехала в Москву поступать в медицинский университет.

Глава 18. Свидание с прошлым

«Провожающих прошу выйти из вагона» – объявила проводница, и Арина счастливо вздохнула. Помахала из окна Вечесловым, забралась на свою верхнюю полку и погрузилась в воспоминания – под стук колёс: «Скорей-скорей! В Москву, в Москву!»

Её обман раскрылся через месяц. Вечесловы считали, что внучка в академическом отпуске. Но позвонила девочка из Арининой группы, Арины дома не оказалось, и Вера Илларионовна с удивлением услышала, что – «мы часто её вспоминаем, она весёлая была, латынь лучше всех знала, и на ферме не боялась ничего, и вообще, нам очень жаль».

– Чего вам жаль? – не поняла Вера. – И почему была? Она ж не умерла. Академку взяла на год, что уж тут такого страшного?

– Академку? Да она совсем ушла, документы забрала. Вы, пожалуйста, ей передайте, что звонила Катя Корнышева, и привет от нашей группы передайте. Два года вместе проучились, а она даже не звонит никому. Вы ей передайте…

Вечесловы учинили внучке допрос, чего Арина не стерпела: полковник орал, обзывал Арину бессовестной и лживой, а бабушка Вера не заступилась, только слушала. Никто за неё не заступится. Никто.

– А вы… А вы… Улыбаетесь, типа добренькие, а сами не знаете, как от меня избавиться. Думали, я не слышу, как вы на кухне шептались? Думали, не слышу, да? Я лентяйка и лгунья, я бессовестная, а вы, значит, совестливые, да?..

После безобразного скандала, который она устроила опекунам, Арина не сомневалась, что в ближайшем будущем её выставят вон: опекаемой она уже не является, жить у Вечесловых не имеет права, в квартире, где когда-то жила с матерью, тоже не имеет, и нигде никому не нужна.. Умереть ей, что ли?

Умирать не хотелось. Хотелось жить.

Бабушка с дедушкой с ней не разговаривали. То есть, опекуны, поправила себя Арина. Бывшие опекуны. С этим она разобралась. Теперь предстояло разобраться с тем, что делать дальше

– Ба, мне надоело на диване бока отлёживать.

Молчание в ответ.

– Я работу нашла. Спокойную, как врач советовал.

Молчание.

– На ферме, где мы учебную практику…

Договорить бабушка не дала, накинулась на Арину как коршун.

– Тебя что, не кормят? Или денег с тебя требуют? Тебе кто разрешил?! В больницу захотела? Так положат, свихнёшься с анге… анги…

– Англерами.

– С англерами твоими. Сама ж говорила, неописуха. Горе ты моё…

Оттого, что бабушка запомнила «неописуемое» слово и употребила его в правильном контексте, Арина залилась звонким смехом. Бабушка вторила ей, вытирая фартуком слёзы.

– Что тут у вас? Я тоже посмеяться хочу, – заглянул на кухню Вечеслов.

– А вот как придёт с фингалом, телок копытом в глаз засветит, так и посмеёмся.

Мир был восстановлен. Арина не ездила больше на Кличен и не бродила одна по аллеям. Работу на ферме она отстояла. А в мае отправилась в свою бывшую школу. Пересдала ЕГЭ и уехала в Москву, поступать в медицинский университет.

Она улыбнулась, вспомнив, как плакала бабушка, а дед пытался её утешить – своим излюбленным методом, когда не поймёшь, серьёзно он говорит или шутит:

Да не поступит она, куда ей… Обратно приедет, бурёнкам хвосты крутить, – издевался дед.

Арина понимала, что он шутит, а Вера не понимала и заступалась:

– Чего ты привязался к ней, поступит, не поступит. Бубнишь, как филин. Накликаешь ещё… Пусть едет.

– Ты же сама не хотела её в Москву отпускать. Сама говорила… – отбивался полковник.

Арина уехала. И поступила! Домой она вернулась с победительным блеском в глазах. Устроилась было работать почтальоном – разносить газеты и письма. Но Вечесловы воспротивились, а полковник даже сходил на почту и запретил начальнице принимать на работу его внучку. Остаток лета Арина провела на даче. Врачу из Маргаритиной клиники дед отвёз бутылку коньяка.

«Святой-святой! Панте-леймон!» – напомнили колёса.