Выживший во тьме

В другой раз попал на строительную площадку. Как ни странно, на ней уцелело гораздо больше, чем в других местах. Несколько жилых вагончиков, оставшихся от строителей, почти полностью придавлены упавшим башенным краном – я ясно видел, как громадный крюк вонзился в одно из жилищ и пробил его насквозь. Кое-где валялись покореженные тачки, в которых развозят песок и землю, рваная одежда. Это походило на котлован – будущий фундамент большого дома. Теперь он был словно сплющен, а края сильно обвалились. Все, что было поблизости от него, попало внутрь этой ямы. Скорее всего, там, в жидкой грязи, тоже лежали люди…

Почти на самом краю валялась опрокинутая набок фура; каркас и тент сгорели, а содержимое – преимущественно стекло самой различной формы и цвета – рассыпалось по всей территории стройки. Даже многодневные осадки не смогли закрыть его полностью, так много его лежало на земле сплошным ковром. Мне пришлось обойти по кругу – иначе рисковал сам попасть в яму. Волей-неволей приходилось наступать на содержимое фуры. Под ногами хрустело, и я слегка запаниковал, меняя направление и выискивая более безопасную дорогу: самодельная обувь не сильно приспособлена для острых граней. Впрочем, в земле (я называю это землей лишь условно) и без того было много таких вещей, соприкосновение с которыми могло порвать в клочья любые ботинки. Приходилось только обреченно вздыхать и продолжать движение, заботясь лишь, чтобы повреждения не были слишком сильны.

Предвидя подобное, на крайний случай я нес за спиной еще пару меховых сапог. Непогода ли, непрестанный дождь или снег, перемешанный с пеплом, песком и еще неизвестно чем – наступить можно на что угодно. Если бы было тепло, светило солнце – здесь все давно покрылось жесткой коркой. А так ноги только утопали в месиве, и при каждом новом шаге предыдущий словно истаивал: грязь сразу заполняла след, создавая видимость нетронутого места. Да, по своим следам я вряд ли смог бы вернуться обратно… Стараясь все-таки запоминать особо приметные руины, я шел вперед. Никогда раньше мне не доводилось видеть ни ураганов, ни наводнений, ни вообще каких либо стихийных бедствий, по масштабам сравнимых с этим. Нет, конечно, бывало что-то подобное – я участвовал в спасении людей во время оползней и наводнений, – но такое…

Меня по-настоящему доставало жуткое, очень непривычное молчание. Нет, всяких посторонних звуков хватало: шум воды, треск поленьев, гул, доносившийся из-под земли, взрывоподобные раскаты гейзеров… Но совершенно не слышно других – чириканья птиц, жужжания насекомых, обрывков разговоров. Словно на уши кем-то надет специальный глушитель, не пропускавший эти звуки. И тогда становилось тошно – нет, не от вида мертвого города, а именно от тишины. Бороться с ней было нечем…

Я отсутствовал в подвале восемь дней. За четыре добрался до края – или казалось, что края? – города, потом почти тем же маршрутом вернулся обратно. То, что мне хотелось представить как край, было уничтожено еще сильнее и беспощаднее, чем центр. (Я считал свой подвал центром, потому что определить, где истинный центр города, не представлялось возможным.) Там не осталось вообще ничего, настолько все перемолото, перекрошено и рассыпано сплошным ковром, который тянулся до пределов видимости, теряясь на горизонте. Идти по этой пустыне мне не хотелось. Здесь, где мне посчастливилось найти пристанище, казалось гораздо спокойнее, чем в той жуткой долине…

На обратном пути я наткнулся на озеро, до самых краев наполненное человеческими телами. Кажется, дико заорал и бросился бежать, не разбирая, куда и зачем. Испуг прошел так же внезапно, как и проявился. Что-то четко отпечаталось в мозгу: ну и что? Успокойся… это только лики смерти. И я вернулся и уже действительно спокойно обошел это озеро, удивляясь лишь тому, как могло получиться, что все они нашли здесь свой конец. Может, люди пытались обрести укрытие от летевших отовсюду обломков или спасались от языков пламени или удушающего газа – а он нашел их здесь?.. А потом вода, скопившаяся в результате дождей, затопила эту яму, превратив ее в общую холодную могилу? В отличие от тех мест, где я обитал, тут земля прогревалась гораздо слабее. Середина озера застыла, и во льду ясно угадывались очертания немыслимым образом перекрученных рук и ног. Виднелись оскалы оголенных зубов, тоска и боль в застывших зрачках… От озера исходило мрачное притяжение, словно оно не хотело меня отпускать, заманивало в себя, обещая вечный покой взамен скитаний и нараставшего отчаяния…

Я поднялся на особенно высокий холм и осмотрелся. Безрадостная картина простиралась вокруг. Холмы, холмы и снова холмы. Дома, снесенные и рассыпавшиеся в прах. Улицы, ставшие ущельями, а весь город – хаосом. Стоя на вершине, я охватывал взором большую площадь, намечая новый маршрут, запоминал приметы, которые могли помочь выдержать нужное направление и не затеряться среди общего однообразия. И нигде: ни вблизи, ни в самой дальней дали – ни единого движения…