X-avia

А на следующий день я жду в гости из Италии свою маменьку, и сплавляю И. к его

маменьке в железнодорожные окраины.

Софи-Эллис Бэкстор поет из парикмахерского магнитофончика, пока моя маменька не

уезжает обратно в земли Армани и Версаче, напоследок подарив мне помаду Dior,

люксовую, совсем как в старые добрые времена, оттенком совсем как у Клео, богемной

стюардессы. Дома я жду Дантеса, которого все нет и нет, и нет и нет, десять вечера,

одиннадцать вечера, в половину двенадцатого я набираю его номер, и он говорит, что

последняя электричка ушла, не спросив его разрешения, поэтому он не вернется сегодня в

Черные Сады, я выдаю в ответ замечание о том, что воспитанные люди обычно

предупреждают, когда задержатся, я выдаю в ответ самую оскорбительную часть моего

скудного словарного запаса, я набираю номер маменьки, потом Макса Брода, потом Клео,

проклинаю холодный ветер, дующий изо всех форточек в этом несчастном двенадцатом

доме, наконец, я ложусь спать.

27 Г.Грасс «Жестяной барабан».

Глава 20.

Шесть кавунов из Чимкента

«Свежак надрывается. Прет на рожон

Азовского моря корыто.

Арбуз на арбузе – и трюм нагружен,

Арбузами пристань покрыта.

Не пить первача в дорассветную стыдь,

На скучном зевать карауле,

Три дня и три ночи придется проплыть –

И мы паруса развернули…

В густой бородач ударяет бурун,

Чтоб брызгами вдрызг разлететься;

Я выберу звонкий, как бубен, кавун –

И ножиком вырежу сердце…

Пустынное солнце садится в рассол,

И выпихнут месяц волнами…

Свежак задувает!

Наотмашь!

Пошел!

Дубок, шевели парусами!

Густыми барашками море полно,

И трутся арбузы, и в трюме темно…

В два пальца, по-боцмански, ветер свистит,

И тучи сколочены плотно.

И ерзает руль, и обшивка трещит,

И забраны в рифы полотна.

Сквозь волны – навылет!

Сквозь дождь – наугад!

В свистящем гонимые мыле,

Мы рыщем на ощупь,

Навзрыд и не в лад

Храпят полотняные крылья.

Мы втянуты в дикую карусель.

И море топочет как рынок,

На мель нас кидает,

Нас гонит на мель

Последняя наша путина!

Козлами кудлатыми море полно,

И трутся арбузы, и в трюме темно…

Я песни последней еще не сложил,

А смертную чую прохладу…

Я в карты играл, я бродягою жил,

И море приносит награду, -

Мне жизни веселой теперь не сберечь –

И руль оторвало, и в кузове течь!..

Пустынное солнце над морем встает,

Чтоб воздуху таять и греться;

Не видно дубка, и по волнам плывет

Кавун с нарисованным сердцем…

В густой бородач ударяет бурун,

Скумбрийная стая играет,

Низовый на зыби качает кавун –

И к берегу он подплывает…

Конец путешествию здесь он найдет,

Окончены ветер и качка, -

Кавун с нарисованным сердцем берет

Любимая мною казачка…

И некому здесь надоумить ее,

Что в руки взяла она сердце мое!..»

(Э.Багрицкий, «Арбуз»)

ПРЯМАЯ РЕЧЬ ИНФЕРНАЛЬНОЙ СТЮАРДЕССЫ КЛЕО:

Это случилось давно, хотя, в общем-то, в резине времени все относительно, так что я

сама не помню, когда именно это произошло, но точно помню, что это было до

Действительно большой небесной катастрофы.

Мы полетели в Чимкент, он же – Шымкент, город в родной стране моего Дантеса, в

Казахстане. Здесь кругом степи, и тепло даже когда у нас там все носят тяжелые пальто.

Когда-то любимый рассказывал мне, как в детстве путешествовал с родителями в Ташкент

и по другим городам Средней Азии. Он видел пустыню Каракумы, он раскладывал

пустыню на словечки и переводил мне. «Кара – черный, кум – песок», - объяснял мне