Ýòêèíä À. Âíóòðåííÿÿ êîëîíèçàöèÿ (Áèáëèîòåêà æóðíàëà «Íåïðèêîñíîâåííûé çàïàñ») - 2013.djvu

В 1756 году братья Беренс послали Гамана в Лондон с мис­сией «столь же политической, сколь и коммерческой» (Berlin 2000: 262; Betz 2008: 30). Секретная часть этой миссии заклю­чалась в визите Гамана к Александру Голицыну, российскому послу в Лондоне. Гаман передал послу некое предложение от братьев Беренс, которое посол сразу отверг. Вероятно, рассчи­тывать на его поддержку было неумно: позднее, во время ека­терининского переворота, Голицын действовал как «вертушка». Исайя Берлин предположил, что братья Беренс замышляли от­колоть немецкоязычную Прибалтику от Российской империи. Если так, трудно понять, зачем они посылали своего агента к российскому послу в Лондон. Кажется более вероятным, что они хотели восстановить англо-российский союз, который был выгоден для их торговли. Каким бы ни было предложение Бе- ренсов, Гаман не смог убедить посла, и это изменило его жизнь. Дипломатическая неудача привела его к христианскому про­буждению и дала старт его новой карьере в качестве критика Просвещения. Из Лондона он вернулся в Кенигсберг, где пре­подавал Гердеру английский язык и соперничал с Кантом за влияние на юные умы.

Историки знают, что именно во время Семилетней войны в Германии складывалась публичная сфера; догадывались об этом и современники. Кроме Гердера, над этим процессом раз­мышлял Томас Аббт в поэме «О смерти за отечество» (1761) (La Vopa 1995; Redekop 1997). Призывая немцев героически сопро­тивляться захватчикам, поэма стала ответом на поражение прусской армии в крупном сражении под Кунерсдорфом, воз­ле Франкфурта-на-Одере. В 1760 году, во время российской оккупации Франкфурта, Аббт стал профессором философии в местном университете; наверно, ему тоже пришлось принять русскую присягу. После окончания войны, в 1765 году, Аббт по­кинул университет ради придворной должности у графа Виль­гельма фон Шаумбург-Липпе, одного из самых успешных прус­ских полководцев Семилетней войны. В своей поэме Аббт внес свой вклад в споры о теодицее и о природе зла:

Свою мысль о состоянии человечества он выразил в мрачной притче об армии на вражеской территории, которая не представляет, в чем цель войны, так что каж­дый солдат вынужден заключать свой собственный мир (Zammito 2002: 169).

Найдя эту замечательную историю в старинном тексте, Зам­мито не обратил внимание на то, что для Аббта, автора «О смер­ти за отечество», эта неудачливая армия была российской ар­мией в Пруссии, а групповой портрет несчастных солдат, ищущих собственного мира с противником и собой, будто на­писан с Болотова.

Начало и конец

Полтора века спустя, в августе 1914 года, российские войс­ка снова подошли к Кенигсбергу. «Казаки идут!» — кричали в городе. Окруженная паникующей толпой, маленькая Ханна

Арендт покинула город вместе с матерью. Но в Берлине ее за­мучила тоска по дому, так что десять недель спустя, после по­ражения российских войск в битве под Танненбергом, они вер­нулись в Кенигсберг. У Ханны появилось периодическое недомогание — лихорадка, которая возвращалась каждый раз при отъезде из Кенигсберга (Young-Bruehl 1982:23). Эта ранняя неустроенность, наверно, повлияла и на ее последующие идеи (Gellner 1987:76). Кант стремился к всемирному, универсально­му знанию, не покидая своего города, но сам этот город пере­ходил от Пруссии к России и обратно. Арендт блуждала по миру, преследуемая отсутствием гражданства, банальностью зла, симметрией Германии и России и памятью о своей девичь­ей лихорадке. Мы можем только догадываться, какую роль в ее послевоенных переживаниях сыграл тот факт, что хотя страна ее языка и культуры была освобождена от рабства и террора, ее город, к которому она была так болезненно привязана, все еще находился под тоталитарным господством. Мы не знаем, как бы складывалась жизнь этих философов, Канта и Арендт, если бы они росли в других местах: везде свои трудности. Однако мы ясно ощущаем связь их самых глубоких идей с их отношения­ми с Кенигсбергом. Основанный для колонизации, но сам ко­лонизованный, этот неудавшийся имперский центр оказался плодотворной почвой для критического осмысления совре­менности.

После того как российская армия ушла из Кенигсберга, Кант избавился от своего субалтерного молчания. Наряду со знаме­нитыми «Критиками» он создал проект вечного мира (1795), утопический проект будущей федерации народов, далеких и близких, основанный на запрете захватывать территории друг друга. Эта прогрессивная идея приобрела популярность в Рос­сии начала XIX века. В 1813 году Сергей Уваров, будущий ми­нистр просвещения, переписал утопию Канта как проект пере­устройства Европы после Наполеоновских войн, с Россией во главе нового союза империй (Майофис 2008:74). Несмотря на связи Уварова, его трактат не имел успеха ни при дворе, ни у

299