Ýòêèíä À. Âíóòðåííÿÿ êîëîíèçàöèÿ (Áèáëèîòåêà æóðíàëà «Íåïðèêîñíîâåííûé çàïàñ») - 2013.djvu

Открытию русских сект в XIX веке содействовали внешние и внутренние факторы. Секты конструировались как уникаль­но русские, в то время как термины и жанры дискурса о сектах были преимущественно европейскими. Определяющую роль в этом развивавшемся дискурсе сыграли частые диалоги с запад­ными путешественниками, которые искали в России соци­альные чудеса и восточную экзотику. На протяжении многих

1 Вслед за Щаповым в XIX веке появилась огромная литература об этих сектах; частичный обзор см.: Эткинд 1998. Из современных трудов стоит отметить: Crummey 1993; Robson 1995; Engelstein 1999; Clay 2001; Paert 2004; Zhuk 2004; Breyfogle 2005; Steinbergand, Coleman 2007; Heretz 2008; Глинчикова 2008. 

309

десятилетий такие авторы, как Август фон Гакстгаузен, Алек­сандр Дюма-отец, Уильям Диксон, Леопольд Захер-Мазох и Рене Фюлёп-Миллер, рассказывали европейскому читателю о русских сектах, проецируя на Россию свои излюбленные идеи: экстатическую духовность, свободный эротизм, любовь к стра­данию и обобществление собственности. Российским интел­лектуалам было слишком хорошо известно, что в их кругах та­ких курьезов не водится. Чтобы дать утвердительный ответ на западные проекции, им приходилось создавать собственные во­ображаемые конструкции. Сектанты были реальны, но недоступ­ны взгляду профанов, что давало специалистам отличную воз­можность манипулировать представлениями своих читателей.

В богатой истории российской этнографии сектантских движений можно проследить три этапа, которые Мирослав Грох (Hroch 1985) описал в классическом исследовании вос­точноевропейских форм национализма. На первом этапе уче­ные собирают и распространяют информацию о меньшин­ствах. На втором активисты пытаются получить доступ к этим группам и включить их в проект будущей нации, которая будет радикально отличаться от нынешней. Для третьего этапа харак­терно формирование массового движения, принимающее со­всем не ту форму, о которой мечтали энтузиасты в начале про­цесса. Ключевым явился второй этап, когда этнографы использовали две стратегии, чтобы радикализовать дискуссии о русских сектах. Во-первых, они преувеличивали странности сектантов, пересказывая обвинения, выдвинутые против них православными миссионерами, но меняя тон этих рассказов на романтический и даже утопический. Составной частью этой модернизации было сравнение русских сект с американски­ми — шейкерами, мормонами и «библейскими коммунистами» (см. подробнее: Эткинд 2001b). Во-вторых, этнографы смеши­вали разные религиозные группы, что позволяло оценивать общее количество «сектантов и старообрядцев» очень больши­ми числами. В 1861 году в одной из прокламаций количество «сектантов, не признающих царя» было оценено в 9 миллионов

зю

(Шелгунов, Михайлов 1958: 96). В 1867 году политический эмигрант Николай Огарев писал, что «почти половина наше­го населения» — раскольники (1952: 773). В 1924 году Влади­мир Бонч-Бруевич опубликовал в «Правде» статью, где утвер­ждал, что 35 миллионов, то есть «не менее трети населения всей страны принадлежит к этим группам» (сектантству и ста­рообрядчеству). Решающим фактором было сочетание разду­той статистики, которая включала в себя очень разные группы, и красочных описаний самых радикальных сообществ, кото­рые подавались как типические изображения всех этих милли­онов сектантов.

Воинствующие паломники

В то самое время, когда Министерство внутренних дел на­няло Щапова для решения своих полицейских задач, эмигрант Василий Кельсиев читал того же Щапова, пытаясь начать под­рывную работу. По образованию востоковед, по образу жизни эмигрант, по призванию революционер, Кельсиев рассказывал о своем опыте чтения Щапова, смешивая ориенталистские, романтические и сектантские термины:

Я чуть в уме не тронулся. Точно жизнь моя переломилась, точно я другим человеком стал... Мне казалось при чтении их, что я вхожу в неведомый, таинственный мир, в мир сказок Гофмана, Эдгара По или «Тысячи и одной ночи». Скопцы, с их мистическими обрядами... хлысты, с их при­чудливыми верованиями... интриги старообрядческих вожаков... — все это неожиданно открылось мне в эту ночь; секта сменяла секту, образы неслись передо мною один за другим, точно в волшебном фонаре, я читал, читал, перечи­тывал, голова кружилась, дух спирался в груди (1941: 285).

Волшебным фонарем назывались первые проекционные ап­параты, но Кельсиев, похоже, путал их с лампой Аладдина. В этом

зи