Ýòêèíä À. Âíóòðåííÿÿ êîëîíèçàöèÿ (Áèáëèîòåêà æóðíàëà «Íåïðèêîñíîâåííûé çàïàñ») - 2013.djvu

Вслед за Эдвардом Саидом (1978, 1993) постколониальные исследователи подчеркивали значение океанов, которые отде­ляли имперские метрополии от их далеких колоний, и роман­тику морских странствий, которые создавали и связывали им­перии. В этих исследованиях заморский колониализм выглядит более предприимчивым, самоуверенным и репрессивным — одним словом, более империалистическим, — чем колониа­лизм континентальный. На деле до изобретения железных до­рог и телеграфа сухопутные пространства было труднее пре­одолевать, чем морские. В середине XVIII века немецкий ученый Герхард Фридрих Миллер организовал российскую экспедицию в Сибирь. Длина его маршрута, проделанного пеш­ком, верхом и в санях, была почти равна длине экватора, и он преодолел это расстояние за десять лет; по морям капитан Кук огибал земной шар за три года. В мирное время перевозить грузы из Архангельска по морю в Лондон было быстрее и де­шевле, чем из Архангельска по суше в Москву. В военное вре­мя грузы и войска плыли из Гибралтара в Балаклаву быстрее, чем ехали из Москвы в Крым. К началу XIX века доставлять гру­зы в российские базы на Аляске было в два—четыре раза дешев­ле плаванием через три океана, чем сухопутным путем через Сибирь, и к тому же безопаснее; именно так, кругосветным пла­ванием из Петербурга или Одессы, империя доставляла зерно и масло в Русскую Америку (История 1997:239—247). На транс­портировку пушнины из Аляски через Сибирь в Китай уходи­ло два года; американские корабли доставляли ее за пять меся­цев (Foust 1969: 321). И технически, и психологически Индия была ближе к Лондону, чем многие губернии Российской им­перии — к Петербургу. Океаны соединяли, а земля разделяла. В море были враги и пираты, но не было подданных — чуждых, бедных, недовольных или непокорных народов, которых надо было усмирять, исследовать, переселять, просвещать, облагать налогами, набирать из них рекрутов, отвечать за них перед миром. Теоретически векторы внешней и внутренней колони­зации противостояли друг другу. На практике они пересекались и даже сливались. Как две головы российского орла, растущие из недостаточного для них тела, два вектора колонизации кон­курировали за ограниченные ресурсы — человеческие, интел­лектуальные, финансовые.

Созданная ее правителями в попытке сделать их страну жизнеспособной и конкурентной державой, Российская импе­рия с самого начала была космополитическим проектом. Как и современные ученые, российские императоры все время срав­нивали Россию с другими европейскими империями. С их пер­вых и до последних дней внимание царей было приковано к проблемным зонам на периферии, а ядро российского населе­ния они воспринимали как ограниченный и не всегда надеж­ный, но данный Богом ресурс. Колонизировав многочислен­ные земли, Россия применяла колониальные режимы непрямо­го правления — принудительные, коммунитарные и экзотизи- рующие — к собственному населению. Богатая насилием и бедная капиталом (Tilly 1990), империя осваивала и защищала эти огромные земли, давно или недавно приобретенные по причинам, о которых помнили — или уже не помнили? — одни только историки. В рассказе Льва Толстого «Сколько человеку земли нужно?» крестьянин покидает «перенаселенную» Цент­ральную Россию и отправляется в колонизованные степи Баш­кирии, где дружелюбные номады предлагают ему столько зем­ли, сколько он сможет обойти за день. От рассвета до заката он идет и бежит — и умирает от истощения, завершив круг. Тут его и хоронят кочевники: вот сколько земли, как раз для тела, нуж­но человеку, говорит Толстой. Но он сам приобретал поместье за поместьем, субсидируя сельскохозяйственные эксперимен­ты гонорарами от своих романов.

Грамматика различает подлежащее и дополнение, субъект и объект. Для истории такое различение не обязательно. Навязан­ные самому себе задания — самодисциплина, внутренний контроль, колонизация себе подобных — по существу своему парадоксальны. Сталкиваясь с такими самореферентными кон­структами, человеческие языки, включая научный, заходят в ту­пик. В XXI веке исследователи глобализации сталкиваются с теми же проблемами, что историки Российской империи встретили в XIX веке. Конечно, я надеюсь, что мир будущего будет похож на Российскую империю не более, чем на Британ­скую Индию. Но имперский опыт России и ее эксперименты над собой еще могут преподать нам уроки.