Your Mistake

– Ты не находишь, что твой доктор дурно повлиял на тебя, нет? А вот я нахожу. Ты стал скучен, Габриель, ты стал мелок, ты почти семейный человек, а это так тебе не идет.

Тишина, лишь шелест легких босых ножек по персидскому ковру:

– Так вот, мой Габриель, любая вещь на свете имеет свою цену. И эта земля с постройками тоже, но оценила я ее, увы, не в десять миллионов. Цена этого замка, Габриель, – ты. Я готова обменять эту древнюю рухлядь на тебя, мой мальчик.

Я содрогнулся в своем укрытии, а Курт глухо уточнил:

– Что ты имеешь в виду?

– Странный вопрос: ты ведь меня понял, да, Габриель? Ты пошлешь к чертям любовника и будешь спать со мной, когда я пожелаю и сколько я пожелаю. Ты получишь свой титул, свои земли, но я останусь в них хозяйкой, и ты будешь услаждать мое тело, усердно, вкладывая душу, не жалея спермы, трахнешь меня во все дырки, я не против анала, мне нравится. Ты ведь не дурак, Габриель, и умеешь считать: ты сэкономишь миллионы, а взамен отдашь такой пустяк, приятный пустяк, ибо тело мое по-прежнему молодо, по-прежнему желанно, смотри, Габриель, вот это все будет твоим!

– Чертова психопатка!

– Разве? Нет, дурачок, психопаткой была та, другая, купившая тебя с потрохами за жалкую иллюзию. Бесполая шлюха, посмевшая смеяться мне в лицо и утверждать, что выживет меня из замка! Ты побледнел, родной? Ты вспомнил, как тобой крутили? Как унижали? Правда ведь? Я знаю, что ты готов на все за титул. И я возьму это все, а не жалкие деньги, я выжму тебя до капли! А знаешь, какова я в постели?! Твой Патерсон и даже твой Харли – ничто передо мной, нам будет хорошо в этом замке, на этих землях, мне стоило дождаться тебя, мой милый, мы созданы друг для друга, мы понимаем друг друга, как никто!

Молчание, напугавшее меня больше самых грязных слов герцогини. Такое тяжелое, такое страшное, что я почти ворвался в спальню этой стервы в попытке удержать убийственную руку лорда, в попытке спасти ее никчемную жизнь, хотя, признаюсь, я готов был вернуться за пистолетом и всадить ей пулю в поганый рот.

– Сучка, – выдохнул, наконец, Курт до странности бесцветным голосом. – Похотливая сучка, ты не услышала меня, мне жаль.

Я поздно опомнился и дернулся назад; панель отлетела в сторону, и бледный от ярости Курт столкнулся лицом к лицу со мной, таким же белым и дрожащим от гнева. Пять секунд он тупо смотрел, ничего не видя, не соображая, потом толкнул меня дальше и захлопнул дверь в спальню герцогини. Намертво. Мигнул карманный фонарик, Мак-Феникс схватил меня за руку и потащил обратно, в наши комнаты, молча и жестко, так, что у меня заныла кисть и я отстраненно подумал, что синяки неизбежны, но это сейчас не имело значения.

Сейчас был важен только Курт, его холодное, убийственное бешенство, пережитое им унижение, смертная мука в его стальных глазах, мелькнувшая в тот краткий миг, что мы стояли с ним лицом к лицу.

В гостиной он швырнул меня в сторону, так, что я ударился плечом о стену и едва не свалился в камин; я вскрикнул от боли, но лорд и не подумал протянуть мне руку; он стоял, сжимая кулаки, до крови кусая губы, и был воистину страшен, как вампир, оборотень; все недоброе, все кошмарное, что таилось в его душе, составляя часть его звериной натуры, все, с чем я так долго боролся и укрощал, теперь поднималось из глубин, вступало в права, призывало к действию.

С потусторонним ужасом я вспомнил, что завтра полнолуние. Вспомнил – и невольно отступил на шаг назад.

– Какого черта? – с трудом выговорил Мак-Феникс, почти прорычал. – Какого черта ты пошел за мной, Патерсон?

Я стал свидетелем его унижения, – против воли мелькнуло у меня в голове, – теперь он не простит, не забудет, он просто не сможет жить бок обок с человеком, узнавшем о нем такое… Господи, что я наделал!

– Курт! – безнадежно позвал я. – Пожалуйста, Курт!

Он кратко глянул с перекошенным от злости лицом, сделал шаг, занося сжатый до побелевших костяшек кулак, я внутренне напрягся, готовясь к немедленной смерти, но с мучительным стоном Мак-Феникс кинулся прочь из комнаты, по дороге сбив с ног степенного Мак-Ботта.

Я упал на колени под изумленным взглядом шотландца и закрыл пылающее лицо руками.

Что я наделал! Что я наделал!

И что, черт ее дери, наделала Анна?!

Не ради ли меня Курт решил пойти на мировую? Решил откупиться, предложил царские условия, – не ради ли моей любви? Нашего совместного, не запятнанного преступлением будущего? И что же мне теперь осталось? Что из дерзких планов на наше «долго и счастливо»?

Где она, совместная работа в клубе, поездки в Стоун-хаус, джакузи в заливе? Где весенний рывок на Аляску? Где летний сезон на «Александре» и в скромном домике на плато с видом на фамильный замок? Где она, моя дальнейшая жизнь, за которую я так самоотверженно боролся, столько вытерпел, что же ты натворила, чертова кукла, какого монстра ты выпустила из каменной клетки?!