За девятое небо

– Да что же за надоедливая птица, – нахмурился Кудеяр и, передав Ярополка Любаве, попробовал отогнать ворона рукой, но тот, недовольно каркнув, ущипнул князя за палец, но в лодку не пустил.

– Ворожба, родной, – ахнула Любомира. – Давай вернёмся, пока не поздно! – умоляюще посмотрела на мужа.

Ярополк заплакал.

– Уже поздно, – послышалось позади, и Кудеяр вместе с Любавой обернулись.

На пирсе стояла полупрозрачная Мирослава в окружении навий и смотрела, будто одна из них – холодно и зло.

– Мы решили немного поплавать на лодке, – испуганно залепетала Любава, но Мирослава подняла ладонь и княгиня, лишившись голоса, замерла, схватившись за шею.

– Не надо врать моему духу. – Мирослава подошла к Любаве и Кудеяру ближе. Кудеяр загородил собой жену и плачущего сына. – Я уже давно чую, что во дворце нечто неладное замышляется, – наклонила голову набок. – Вот теперь и вижу что. Побег.

Любава, успокаивая Ярополка, не сдерживала слёз.

– Отпусти нас с миром. – Кудеяр положил на сердце руку, не отрывая взора от духа Мирославы, который подходил всё ближе.

– С миром, говоришь? – усмехнулась Мирослава и замерла, пронзая Кудеяра взглядом. – А что же тогда бежишь, как подлый трус?

Слова застряли у Кудеяра в горле – князь не мог выдохнуть под пристальным взором Мирославы, от которого немело тело.

– Молчишь, – покачала головой Мирослава, чувствуя в себе неведомую доселе силу. – Конечно, предателю нечего сказать, – прищурилась волхва и, шагнув ещё ближе, едва слышно произнесла: – Обратить предателей в преданных служителей нашего царя!

Скованный ворожбой Кудеяр не мог пошевелиться – князь с ужасом смотрел, как умертвия подходят всё ближе…

* * *

За окном кельи разливался тёмный вечер – промозглый, холодный и бездушный. Едва различимые в сумерках листья деревьев святой рощи дрожали на ветру, срывались и летели вслед за дождём и снегом.

Злата отвернулась от окна и, опустившись на пол, вновь принялась скоблить деревянные половицы. Царевна бралась за самую сложную и грязную работу, вставала до зари и ложилась позже всех – когда усталость отгоняла чувства и мысли, валя с ног.

Жила царевна в маленькой келье, а спала на соломе. Но даже это не спасало от душевной муки. По ночам снился Бронимир, Василиса и те, кого она убила. Просыпаясь среди ночи в слезах, Злата долго не могла уснуть и зачастую вместо сна отправлялась на работы.

И сейчас, скобля полы кельи одной из послушниц, царевна не могла сдержать слёз, которые не облегчали тяжёлую ношу.

Тягуче проскрипела дверь, но Злата не обернулась – если вошла хозяйка кельи, им разговаривать не о чем – девушки сторонились Златы, и царевна чувствовала их неприязнь, смешанную со страхом. Но Злата не сердилась на них – она впервые понимала кого-то, кроме себя.

– Ты уже пальцы в кровь стёрла, – прошептал старческий голос, и Злата, вздрогнув от неожиданности, обернулась: подле двери стояла Великая Волхва Славера. Ставшая уже совсем седой и ветхой старица по-доброму улыбалась и смотрела на Злату с состраданием. Царевна тут же встала и, положив на сердце руку, поклонилась Великой Волхве.

– Доброго здравия, мать Славера, – тихо произнесла, не поднимая взгляда.

Если раньше Злата злилась на Великую Волхву за её сострадание, то теперь царевне хотелось провалиться сквозь землю от мягкого взгляда добрых очей.

– Ты сегодня была на общей трапезе? – нахмурилась Славера, обеспокоенно глядя на царевну: Злата исхудала, под красными от слёз глазами пролегли тёмные круги и слишком ранние морщины. От былой красоты царевны за три проведённых в Свагоборе месяца не осталось и следа – напротив Славеры стояла тощая угловатая молодая женщина.

– Я не голодна, – покачала головой Злата, и Великая Волхва, нахмурившись, подошла к царевне.

– Если Боги оставили тебя в живых после всего случившегося, значит, они верят в тебя, – проговорила, взяв Злату за грязную ладонь, но царевна тут же отпрянула: она не должна позволять людям помогать себе! Такие, как она, отправляются к Мору. – Ты вновь не позволяешь помочь тебе. Неужели ты так ничему не научилась?

Правда резала ножом, и Злата зажмурилась.

– Я готова уйти к Мору, – прошептала. – Только я слаба – не могу наложить на себя руки с такой же лёгкостью, как убивала других…

– Злата, – Славера положила на плечо царевны руку, – иногда для искупления содеянного требуется целая жизнь. Жизнь, Злата. Не смерть.

Злата открыла глаза и, не стесняясь слёз, смотрела на согбенную Великую Волхву – за время правления её отца Славера сильно сдала, наводнившая город нечисть будто забирала у каждого жителя Солнцеграда жизненную силу.

– Если ты хочешь освободить свой дух от совершённых деяний, нужно не убивать себя голодом и непосильным трудом, – Славера кивнула на стёртые в кровь и покрытые мозолями руки Златы, – нужно идти дальше, нужно принимать свою боль и поступать в соответствии с ней. Надобно творить как можно больше благих дел, Злата.

– И какое же благое дело может сотворить такая, как я? – поджав губы, спросила царевна.