Забытый вопрос

— Знаешь, Вася, сказалъ рѣзко Рындинъ, — еслибы ты не былъ мой двоюродный братъ, я подумалъ бы, что ты жидъ какой-нибудь, у котораго нѣтъ отечества, и потому ему всѣ народы равны. Въ тебѣ русской жилки нѣтъ совсѣмъ…. И это потому, что тебя по Нѣмечинѣ слишкомъ долго таскали, — вотъ что! докончилъ онъ, и быстрыми шагами отошелъ отъ него.

Я былъ ужасно оскорбленъ за моего друга и соскочилъ съ мѣста, съ намѣреніемъ вызвать Сашу на споръ уже со мною, въ защиту Васи. Но я не успѣлъ: съ звонкимъ говоромъ и смѣхомъ высыпала въ эту минуту изъ гостиной на террасу длинная вереница танцующихъ, подъ предводительствомъ Трухачева, — онъ придумалъ закончить шестую фигуру кадрили прогулкой по саду….

— Погодите, погодите! слышенъ былъ за ними покатистый хохотъ Ѳомы Богдановича. — Жидовскій шлюбъ (свадьбу) заразъ устроимъ!

Пары остановились на мгновеніе. Дарья Павловна, стоявшая впереди съ Трухачевымъ, обвела глаза кругомъ и увидѣла Сашу.

— Александръ Иванычъ, крикнула она, — вы не танцуете, какой срамъ! Я папашѣ вашему пожалуюсь…

— У меня дамы нѣтъ, отвѣчалъ онъ.

— Такой душка, какъ вы, и чтобъ у васъ дамы, не было! Хотите со мной, я васъ приглашаю?…

— A меня ужь не нужно? встревоженно и плачевно вскрикнулъ Трухачевъ.

— И васъ нужно, и Александра Иваныча нужно, заливалась она смѣхомъ, какъ ребенокъ. — У меня будутъ два кавалера. Я не храбрая, а вы, Богъ васъ знаетъ, въ какую темноту заведете насъ, — такъ мнѣ двухъ нужно, чтобы волки меня не съѣли.

— Веду, веду! послышался снова крикъ Ѳомы Богдановича. Онъ выскочилъ на террасу: за нимъ бѣжали четыре музыканта со скрипками.

— Скрипицы впередъ ступай, скомандовалъ онъ, — да вaй-вaй вальса пили!

Музыканты стали во главѣ танцующихъ и заиграли весьма извѣстный въ нашемъ околодкѣ вальсъ на еврейскій мотивъ, "вай-вай вальсъ", какъ называлъ его Ѳома Богдановичъ. Двадцать лѣтъ спустя, слушая въ первый разъ Гугенотовъ Мейербера, мнѣ вспомнился этотъ мотивъ, несомнѣнный первообразъ начала знаменитаго дуэта Рауля и Валентины въ 4-мъ дѣйствіи…

Дарья Павловна. не покидая руки Трухачева, подхватила другою Сашу Рындина. Подпрыгивая и спѣша, исчезали одна за другою пары во мракѣ большой аллеи. Въ самомъ хвостѣ ихъ шли Фельзенъ и Любовь Петровна, укутанная въ свой бѣлый бурнусъ. Они казались непричастны общему веселому расположенію и двигались безъ улыбки и безъ словъ, не подымая глазъ другъ на друга…

Терраса опустѣла. Вася исчезъ; даже командоръ убралъ куда-то свои длинныя ноги.

— Вася! крикнулъ я.

Отвѣта не послѣдовало. Куда онъ ушелъ? Я отправился въ садъ, въ надеждѣ встрѣтиться съ нимъ.

Едва слышенъ-былъ звукъ скриповъ. Бѣлыя женскія платья, при слабомъ мерцаніи звѣздъ, походили издали на легкіе клубы тумана, волновавшіеся надъ землей. И тѣхъ уже не видно стало. Ночь ушла снова въ свое торжественное безмолвіе. И такъ примирительно вѣяло отъ этой тишины ея!… Мнѣ захотѣлось вдругъ заплакать, тихими, долгими слезами заплакать, и не оттого, что я такъ "грѣшенъ" былъ сейчасъ, когда обнималъ въ кадрили Васину мать, — я какъ бы уже совсѣмъ успѣлъ позабыть объ этомъ, — а потому, что я теперь здѣсь одинъ, какъ въ пустынѣ, и такъ чудно тиха и тепла ночь, и свѣжій воздухъ такъ сладко льется въ грудь, и сквозь недвижные листья съ недосягаемаго неба глядятъ на меня эти зоркія и непостижимыя Божьи очи…

— Вася! позвалъ я снова.

Отвѣта опять нѣтъ, — но мнѣ показалось, что гдѣ-то невдалекѣ кто-то перебѣжалъ по травѣ въ кленовую аллею.

— Зачѣмъ ты отъ меня прячешься, Вася? И я направился ощупью, — подъ деревьями было темно, какъ въ погребѣ,- по тому же направленію.

Но и тутъ не было никого.

— Ну, и Богъ съ тобою! сказалъ я громко, не безъ досады, — и пошелъ прямо.

На встрѣчу мнѣ понеслись опять музыка и смѣхъ: кадриль, предшествуемая скрипачами, возвращалась въ домъ по кленовой аллеѣ. Я свернулъ за дерево, чтобы дать ей мѣсто. Словно легкіе, веселые призраки замелькали предо мною, — слышны были звуки, шаги и голоса, и никого въ лицо узнать нельзя…

— Вотъ ужасы! Темь какая! Куда это вы насъ завели? звонко восклицала Дарья Павловна.

— Во адъ кромѣшный! діаконскимъ басомъ, отвѣчалъ ей кто-то сзади, — и смѣхъ перекатывался эхомъ по всему длинному ряду паръ.

— Нѣтъ, вотъ у насъ въ Смольномъ, пищала Angèle, — пойти ночью въ берлогу — вотъ страхъ!..

— Въ берлогу?повторилъ за ней насмѣшливый мужской голосъ:- развѣ у васъ въ Смольномъ медвѣди водятся?

— Ахъ, пожалуйста! обидчиво крикнула Angèle, — у насъ тамъ одинъ корридоръ такъ называется.

— Ахъ, ахъ, спасите! завопила дама въ послѣднихъ рядахъ.

Произошло какое-то смятеніе, остановка.

— Что съ вами? Что случилось? сыпались встревоженно вопросы.

— Лягушка мнѣ на ногу вскочила… я сквозь чулокъ почувствовала…

— И соскочила? сострилъ кто-то.

— Д-да, кажется, трепетнымъ голосомъ отвѣчала трусиха.

— Молодецъ лягушка, видно, въ свѣтѣ жила, отпустилъ тотъ же острякъ.

Новый взрывъ смѣха, — отставшія пары побѣжали догонять переднихъ.

Одна, послѣдняя, не поспѣшила за другими. Она подвигалась не торопясь и вела тихій разговоръ; нѣсколько словъ долетѣли до меня: