— Что я выстрадалъ! говорилъ Фельзенъ.
— A я!.. точно вырвалось изъ устъ Любови Петровны.
Онъ что-то неслышно прошепталъ во мракѣ… Я могъ почти дотронуться до нихъ рукой… Я едва дышалъ… Шаги замедлились, стали, — на мигъ все замерло, — въ нѣмомъ воздухѣ пронесся какой-то мягкій звукъ, словно взмахъ птичьяго крыла, — и тотчасъ вслѣдъ затѣмъ послышался перепуганный шепотъ.
— Au nom du ciel, laissez moi… Rejoignons les autres…
И песокъ снова заскрипѣлъ подъ ногами быстро удалявшихся счастливцевъ.
Я упалъ въ траву и разрыдался какъ сумасшедшій…
Строгіе, проницательные глаза maman точно блеснули въ темнотѣ предо мною. О, что сказала бы она, увидѣвъ меня въ этомъ положеніи! И чего я хочу, чего плачу? Какое мнѣ дѣло до того, кого
Я вскочилъ, словно какая-то пружина заставила меня вскочить, словно какая-то сила извнѣ осушила мнѣ вѣки и внушила внезапное рѣшеніе. — Она же увидитъ, что это мнѣ все равно! громко вскрикнулъ я.
Въ это самое время явственно послышались шаги кого-то шедшаго по аллеѣ въ мою сторону.
— Кто тамъ? крикнулъ я въ перепугѣ. — Что, если подслушали мои слова! подумалъ я съ ужасомъ.
— Я, отвѣчалъ слишкомъ знакомый голосъ…
— Это ты, Вася? едва былъ я въ силахъ проговорить засохшимъ языкомъ.
— Я, я… Или ты испугался?
Онъ подошелъ ближе.
— Нѣтъ… но откуда ты?
— Изъ сада, — я гулялъ въ сиреневой аллеѣ, примолвилъ онъ съ какою-то, показалось мнѣ. не совсѣмъ естественною поспѣшностью.
— Боже мой, неужели онъ былъ здѣсь и слышалъ, какъ я!…
— Отчего ты мнѣ не откликнулся, когда я звалъ тебя? спросилъ я его.
— Когда это? какъ бы съ удивленіемъ спросилъ онъ въ свою очередь.
— Да вотъ, сейчасъ… недавно… предъ тѣмъ, какъ прошла кадриль. Вѣдь ты встрѣтился съ нею?
— Да, они сейчасъ прошли, сказалъ онъ, не отвѣчая прямо на мой вопросъ, — я видѣлъ… оттуда, неопредѣленно примолвилъ онъ. — я только сейчасъ повернулъ…
— Хочешь погулять, Вася?
— Нѣтъ, съ меня будетъ, сухо отвѣчалъ онъ, — я въ себѣ пойду.
— Такъ и я съ тобой.
— Нѣтъ, пожалуйста, какимъ-то раздраженнымъ тономъ отказалъ онъ. Дядя обо мнѣ не подумаетъ, онъ знаетъ, что я бука, — а замѣтитъ, что тебя нѣтъ на его балѣ, непремѣнно присвочитъ въ намъ наверхъ, нашумитъ, накричитъ — и отца моего разбудитъ.
Вася никогда не звалъ Герасима Ивановича иначе, какъ "папа". Мнѣ показалось страннымъ употребленное имъ теперь выраженіе; говоря
Мы пошли молча, рядомъ.
— Я былъ на террасѣ, когда ты съ Сашей о черкесахъ спорилъ, сказалъ я ему, — только ты, кажется, меня не замѣтилъ.
— Не помню, отвѣтилъ онъ разсѣянно.
— Я хотѣлъ непремѣнно побраниться за тебя съ Сашей. Какъ онъ смѣетъ говорить, что у тебя
— Онъ правъ, сказалъ неожиданно Вася.
— Какъ правъ?
— У меня никакой
— Отчего же это, Вася?…
Мы выходили изъ аллеи, и яркое освѣщеніе било намъ изъ окна прямо въ глаза. Я воспользовался этою первою возможностью взглянуть въ лицо моего друга.
Но онъ тотчасъ же отвернулъ его и круто повернулъ въ сторону, по направленію флигеля.
— Ты не забылъ, что ночуешь сегодня у меня, Борисъ? громко проговорилъ онъ на ходу. — Пожалуста не шуми, когда вернешься.
Я вздохнулъ, постоялъ нѣкоторое время въ раздумьи на самой чертѣ, отдѣлявшей темень сада освѣщенной огнями дома террасы, — и отправился опять въ эту темень, въ опустѣвшій садъ.
XXVIII
Уже въ полномъ разгарѣ была мазурка, когда я вернулся на балъ. Ее велъ Трухачевъ, танцовавшій съ Любовью Петровной. Рядомъ съ ними сидѣла, помахивая вѣеромъ, молодая хозяйка; кавалеромъ ея былъ старикъ Опицкій, и по надутымъ губкамъ Галечки можно было предположить, что ей не очень льстило танцовать со старикомъ, а главное съ арендаторомъ ея отца, то-есть "почти съ управителемъ", какъ выразилась она однажды при мнѣ.