Среди текстов с сюжетом «Соблазнение», конечно же, было много произведений, где героиня беременела от соблазнителя, однако на 1841 г. не было ни одного, в котором она сбегала бы с соблазнителем и становилась его любовницей-наложницей. Лишь в 1861 г. выйдет роман С. Т. Славутинского «Беглянка», в котором протагонистка соглашается жить с дворянином гражданским браком, но в итоге так же, как Оксана, сбегает от него.
В самой знаменитой крестьянской повести Квитки, «Маруся» (оригинал – 1834, перевод – 1838), уже традиционный к тому времени сюжет «Запрет на брак» получает неожиданно сентиментальную и даже мелодраматическую развязку. С самого начала наделив героиню Марусю (единственную и долгожданную дочь добродетельных родителей) чувствительностью, рассудительностью, сильной религиозностью, Квитка подготовил почву для того, чтобы даже такое простое испытание, как разлука, смогло погубить эту тонко устроенную девушку. После того как отец Маруси поставил ее жениху Василю условие, что отдаст за него дочь, когда тот заработает денег и наймет за себя рекрута, жених выполняет первую часть и за зиму возвращается обученным грамоте. Маруся выдерживает разлуку, однако лишь только Василь уходит на заработки к купцу, Маруся воспринимает это как катастрофу и, прощаясь с милым около кладбища, говорит, что после возвращения он найдет ее тут. Кажущиеся дурным пророчеством или наивной мнительностью, эти слова, однако, полностью сбываются. Сильно горюя без Василя, Маруся однажды идет в лес за грибами, попадает под холодный дождь, заболевает и в 4 дня умирает от лихорадки. Василь возвращается буквально на ее похороны и едва не кончает с собой от горя, а затем исчезает, и лишь через полгода обнаруживается, что он ушел в монастырь.
Столь лобовое нагромождение злоключений, в духе неистовой словесности, на голову главных героев не было характерно для русской прозы о крестьянах и, в частности, для сюжета «Запрет на брак». Лишь в 1850‐е гг. у Марко Вовчок появятся похожие по высокому градусу событийности тексты.
Вторая причина популярности Квитки в 1840‐е гг. заключалась, как я полагаю, в том, что в своих известных повестях «Маруся» и «Сердешная Оксана» ему удалось с помощью нарративной техники прозрачного мышления, очень редкой в русской прозе о крестьянах того времени, создать правдоподобную субъективность главных героинь, обеспечивающую необходимые условия для читательской эмпатии[798]
. В этом смысле Квитка, как ранее Карамзин, а позже Григорович, опирался на принципы сентименталистской чувствительности[799]. Как и для Карамзина, мышление и сознание, чувства и мысли героинь оказываются для нарратора Квитки тотально прозрачными, и он не жалеет повествовательного пространства, чтобы привести как можно больше внутренних размышлений и ощущений протагонисток. Формальным основанием для этого становится форма субъективно-авторского повествования – аукториального по своей сути, но позволяющего Квитке постоянно вкраплять голос как будто конкретного живого рассказчика – Грицько Основьяненко[800]. Нестандартность повествовательного голоса у Квитки создавалась, конечно же, и за счет гибридности его языка и стиля. Как и у Гоголя, автопереводы Квитки были наполнены синтаксическими, грамматическими, лексическими украинизмами, а во многих местах и просто вставками украинских идиом и оборотов, снабженных авторскими сносками (обычно в духе «это непереводимое на русский язык украинское выражение»)[801]. Излишне говорить, что эти приемы оказывали на русских читателей мощный остраняющий эффект, тем более когда речь шла о крестьянских персонажах.В «Сердешной Оксане» в переломные с точки зрения развития сюжета и характера героини моменты нарратор прибегает к передаче ее несобственно-прямых мыслей:
Вот в таком-то горе воротилась она домой и едва-едва дошла… И все у нее
эта девка, что не постыдилась разговаривать при всех с капитаном…