В качестве последних проявлений истории антогонизма этих двух видов мы и рассматриваем стремительное сокращение ареала реликтового гоминоида по мере раздвижения ареала человека с его культурой. Итак, ход рассуждения приводит нас, как к наиболее вероятному, к выводу, что неандертальцы еще не вымерли. Палеоантропы сопутствовали всей истории неоантропов, как их собственная тень. Но это было углубляющееся раздвоение, дивергенция. Реликтовые палеоантропы не просто задержались на той стадии развития, от которой отшнуровалась линия развития неоантропов. У реликтовых палеоантропов мы уже не видим того умения изготовлять и использовать каменные и иные орудия (как и знакомства с огнем), которое наблюдалось у ископаемых гоминид нижнего и среднего плейстоцена. Мы видим в этом раздвоении четкое подтверждение трудовой теории антропогенеза, выдвинутой Энгельсом. Одни гоминиды шли по пути труда, — они стали людьми, у них возникло общество, как и общение с помощью членораздельной речи.
Другие не шли по пути труда, — они и не застыли в своем развитии, а понемногу утрачивали даже те зачаточные предпосылки труда, которыми обладали их предки. В процессе дивергенции оба полюса все более удалялись друг от друга, все, что было между ними промежуточного, вымывалось, исчезало. Неоантропы все быстрее и быстрее поднимались от мустье к верхнему палеолиту, мезолиту, неолиту, металлу. Одновременно развивались формы их общественной жизни. В это же время реликтовые палеоантропы все реже и несовершеннее изготовляли единичные орудия нижне- и средне-палеолитического облика и развивались как животные.
Если и те, и другие развились из общей исходной формы (может быть типа Штейнгейм), то у одних труд и общество победили животное начало, у других — наоборот. Если у гоминида типа Штейнгейм изготовление и использование примитивных орудий и было инстинктом, то все же требовавшим вдобавок научения, показа. Следовательно, особи обладали этими навыками в разной степени, можно оказать, от нуля до единицы. Дивергенция и выразилась в том, что все, лежащее между нулем и единицей, было постепенно вымыто. Иными словами, те палеоантропы, которые в той или иной мере умели изготовлять и использовать орудия, имели сколько-нибудь устойчивые трудовые навыки, на протяжении десятков тысяч лет ассимилировались неоантропами. При этом последующие поколения должны были все более утрачивать морфологические отличия. Остальные палеоантропы должны были отселяться в иные экологические условия, наименее привлекавшие неоантропов. Так постепенно из числа палеоантропов сохранились, не подверглись ассимиляции, те особи, которые хуже других умели пользоваться орудиями, мало обученные, в пределе — необученные, среди них инстинкт, лежавший в основе обучаемости, в силу его неподкрепления слабел из поколения в поколение. Они выживали путем чисто животной, но очень пластичной приспособляемости к экологическим условиям. Чем дальше, тем более из неандерталоидов оставались на свете лишь такие, не ассимилированные людьми, т. е. лишь самая крайняя, нулевая по признаку изготовления и использования орудий группа неандерталоидов. Не только на отдельных особей, но из целых популяций таких неандерталоидов и сформировался на протяжении многих тысячелетий вид Homo troglodytes L.
Если происходила ассимиляция тex палеоантропов, которые изготовляли и употребляли орудия, с быстро развивавшимися общественными людьми — «кроманьонцами» и их потомками, то очевидно нельзя исключить ассимиляцию другой части палеоантропов с реликтами археоантропов (обезьянолюдей) и даже прегоминид вроде австралопитековых и т. п. Ведь синхронность («сосуществование») и этих уровней антропогенеза ныне вполне доказана. Возможность таких скрещиваний части палеоантропов с низшими эволюционными формами способна много объяснить в полиморфности изучаемого нами вида реликтовых гоминоидов (П. П. Смолин).