Загадочное происшествие в Стайлзе

– Не верю! Такого дурака они свалять не могли! Друг мой, кто вам сказал, что доктора Бауэрштейна подозревают в убийстве?

– Никто, – сознался я. – Но тем не менее, он же арестован!

– Конечно, его рано или поздно должны были задержать. Но за шпионаж, мон ами.

– За шпионаж? – У меня перехватило дыхание.

– Вот именно.

– Не за то, что он отравил миссис Инглторп?

– Нет, если только наш друг Джепп не сошел с ума, – невозмутимо ответил Пуаро.

– Но… я думал, что вы тоже его подозреваете?

Взгляд Пуаро выражал безграничную жалость к человеку, способному на такие абсурдные предположения.

– То есть вы хотите сказать, – я все еще пытался свыкнуться с этой мыслью, – что доктор Бауэрштейн – шпион?

– Неужели вам самому это никогда не приходило в голову, мой друг?

– Ничего подобного я и представить себе не мог!

– Вам не показалось странным, что знаменитый лондонский врач похоронил себя в такой глухой деревушке, где завел привычку ходить туда-сюда по ночам?

Я был вынужден признаться, что никогда об этом не думал.

– Он же все-таки немец, – задумчиво сказал Пуаро. – Хотя так долго практиковал в этой стране, что все привыкли считать его англичанином. Он натурализовался лет пятнадцать назад, или даже раньше. Очень умный человек – видимо, сказывается примесь еврейской крови.

– Какой подлец! – вознегодовал я.

– Ну почему же? Напротив, искренний патриот своей родины. Подумайте, на какой риск он шел! Нет, таким человеком нельзя не восхищаться.

Но я не мог разделить философскую позицию Пуаро.

– И миссис Кавендиш разгуливала по окрестностям с подобным типом! Вся деревня видела ее в его обществе!

– Думаю, он извлекал немалую выгоду из этой дружбы, – заметил Пуаро. – Пока сплетники вовсю склоняли их имена, другие странные выходки доктора оставались незамеченными.

– Значит, вы считаете, что он не испытывал к ней настоящих чувств? – спросил я чуть более заинтересованно, чем это было уместно в данных обстоятельствах.

– Этого я, конечно, утверждать не могу, но… хотите, скажу кое-что по секрету, Гастингс?

– Сделайте одолжение.

– Так знайте: миссис Кавендиш нет дела и никогда не было дела до доктора Бауэрштейна!

– Вы действительно так думаете? – Я не мог скрыть своей радости.

– Абсолютно в этом уверен. И скажу вам, почему.

– Я слушаю.

– Да потому, мон ами, что Мэри Кавендиш испытывает подлинное, глубокое чувство совсем к другому человеку.

Я охнул. Что он имел в виду? Неожиданно я испытал безотчетный прилив приятной теплоты. Я человек не тщеславный в отношении женщин, но невольно припомнил некоторые косвенные признаки – должно быть, в свое время я отнесся к ним слишком легкомысленно, а ведь они определенно указывали…

Эти сладостные размышления были прерваны внезапным появлением мисс Говард. Она торопливо огляделась, чтобы убедиться, что в комнате больше никого нет, выхватила из кармана измятый лист оберточной бумаги и сунула его Пуаро, пробормотав при этом загадочные слова: «Со шкафа». Затем она поспешно вышла из комнаты.

Пуаро нетерпеливо развернул лист бумаги и издав удовлетворенное восклицание, расстелил его на столе.

– Гастингс, взгляните и скажите. По-вашему, что это за буква – «Дж.» или «Л.»?

Лист был довольно пыльным, как будто валялся где-то некоторое время. Но Пуаро указывал на наклейку. Вверху стоял штамп фирмы «Парксон и компаньоны», известных лондонских торговцев театральным реквизитом. Ниже – адрес получателя: «Стайлз-Корт, Стайлз-Сент-Мэри, Эссекс. (Далее следовал тот самый неразборчивый инициал)… Кавендишу, эсквайру».

– Это может быть «Т.», а может быть и «Л.», – сказал я, изучив наклейку. – Но уж точно не «Дж.»

– Согласен с вами, – сказал Пуаро, снова аккуратно складывая лист бумаги. – Более того, могу с уверенностью утверждать, что это именно «Л.».

– Это что, важная улика?

– Более или менее. Она подтверждает мою гипотезу. Я предположил существование этой обертки, отправил мисс Говард на поиски, и, как видите, они увенчались успехом.

– А что она имела в виду под словами «со шкафа»?

– Она имела в виду, что нашла ее на шкафу, – живо ответил Пуаро.

– Странное место для оберточной бумаги, – вслух размышлял я.

– Отнюдь. Очень удобно и практично складывать коробки и разного рода предметы упаковки наверху шкафа, где они никому не мешают и не бросаются в глаза. Лично я всегда так поступаю.

Мои мысли обратились к более серьезным предметам.

– Скажите, Пуаро, вы уже пришли к каким-то заключениям по поводу этого убийства?

– Да. Во всяком случае, я, кажется, знаю, как именно его совершили.

– Ух ты!

– К сожалению, у этой моей гипотезы пока что нет никаких доказательств. Если только… – Внезапно он вцепился в мою руку и с неожиданной силой поволок по коридору, возбужденно выкрикивая по-французски:

– Мадемуазель Доркас, мадемуазель Доркас, сильвупле! Ан моман!

На шум из кладовой выскочила перепуганная Доркас.

– Моя славная Доркас, у меня есть идея – маленькая идея – о, какая удача, если она подтвердится! Скажите мне – в понедельник, не во вторник, Доркас, а в понедельник, за день до трагедии, не случилось ли чего со звонком в спальне миссис Инглторп?

Доркас выглядела очень удивленной.